Основной проблемой, которую предстояло урегулировать Елизавете Петровне после восшествия на престол, являлась русско-шведская война. Несмотря на серьезное поражение при Вильманстранде 23 августа 1741 г., в Стокгольме, по-прежнему, надеялись добиться ревизии Нейштадтского трактата в свою пользу. Хотя население Швеции в целом войну не поддерживало, дипломатическая и финансовая помощь Франции, заинтересованной наряду с Пруссией в отвлечении России от разгоравшегося на континенте конфликта за австрийское наследство, возможность заключения новых союзов, в первую очередь с Данией, политическая нестабильность в самом Петербурге и наличие вполне боеспособных армии и флота позволяли шведскому правительству рассчитывать на успех. Немалую долю оптимизма им добавляла и информация о тесных контактах французского посла при русском дворе маркиза Шетарди с новой русской императрицей.

Когда отпущенный из плена капитан Дидрон привез с берегов Невы новость о дворцовом перевороте и желании русских начать мирные переговоры, шведский двор 11 января 1742 г. через Шетарди уведомил царицу о требовании пойти на территориальные уступки Швеции (как минимум, отдать Выборг и Кексгольм) Елизавета неприемлемый ультиматум сразу же отклонила¹.

Однако отказ означал продолжение военных действий. Чтобы быстро и без потерь положить конец войне, необходимо было, во-первых, как-то нейтрализовать дипломатическое преимущество шведов, продемонстрировав им неэффективность упований на альянс с франко-прусским лагерем, во-вторых, в военном отношении превратить оппонента из равного для России соперника в более слабого. Причем, требовалось не просто победить врага в очередном сражении, а начисто деморализовать его, тем самым убедить шведский Сенат, возглавляемый канцлером К. Гилленбургом, в бесперспективности дальнейшей войны и предпочтительности подписания мира с русскими. Утопичная, на первый взгляд, задача имела решение.

21 февраля 1742 г. Елизавета Петровна распорядилась прервать перемирие и через семь дней, 28 февраля, возобновить боевые операции, "дабы оной неприятель к прямому желаемаго мира склонению принужден быть мог". Правда, в указах, адресованных главнокомандующему П. П. Ласси и

Писаренко Константин Анатольевич - историк, писатель.

командирам трех корпусов русской армии - Д. Кейту (в Выборге), В. Фермору (в Кексгольме) и Х. Киндерману (в Олонце) - речь шла о проведении боев местного значения. Царица сознательно создавала впечатление об отсутствии у нее конкретного плана на летнюю кампанию, чтобы никто из ближайших друзей государыни (Шетарди, Лесток и т.д.) вольно или невольно не предупредил о нем шведов.

Костяк шведского войска под командованием генерала Левенгаупта состоял из двух частей - финской (10 полков) и шведской (15 полков). Если шведы, пусть и не очень рьяно, стремились к пересмотру Нейштадтского трактата 1721 г., то финны воевать с Россией не хотели. Елизавете это было известно, и она намеревалась всемерно поощрить миролюбие финских нижних чинов, автоматически выводя из строя добрую половину шведского войска и одновременно ослабляя решимость другой половины, шведской, сражаться с русскими.

25 февраля 1742 г. обер-квартирмейстер Шрейдер поспешил из Выборга к Левенгаупту с сообщением о прекращении перемирия. Шведский главнокомандующий, выслушав курьера, тут же откомандировал к русскому коллеге парламентера - полковника Лагеркранца в сопровождении капитана шевалье де Крепи. Ласси 4 марта отослал обоих в Москву, где те через Шетарди проинформировали русский двор о просьбе шведов продлить перемирие с обещанием вскоре обнародовать новые мирные предложения. Елизавета Петровна ответила 8 марта, но не Левенгаупту, а Ласси: "...поступки Ваши, как во отправлении сюда присланного от шведской армеи полковника Лагеркранца с шевалиером Крепнем, так и в не поступлении на предложенное перемирие всемилостивейше аппробуя, подтверждаем Вам прежней наш о произведении] над неприятелем воинских действ и поисков Вам данной указ, яко чрез ревностное оных под божиским благословением продолжение неприятель иногда к прямой к миру склонности приведен быть может". Фактически, государыня санкционировала поход на Фридрихсгам, о чем, бесспорно, она заранее условилась с фельдмаршалом.

Фельдмаршал намек послания понял правильно. 13 марта нарочный привез пакет в Петербург. Вечером того же дня Ласси собрал генералитет на консилиум и предложил открыть кампанию общим наступлением на Фридрихсгам. Генералитет идею одобрил. А спустя пять суток, 18 марта 1742 г., императрица подписала проект обращения к финской нации: "Мы при продолжении противу воли нашей... сей кровопролительной войны... запотребно быть рассудили... всем герцогства Финляндского чинам и обывателям чрез сию нашу декларацию и манифест известно учинить...

...ежели они при сей войне себя в тихости и в покое содержат, с своей стороны в военных действах и произведениях никакого участия не восприимут, ни к каким против нас и войска нашего неприятельским поступкам себя не употребят и ни в чем швецкому войску вспоможение не учинят, но намерение свое, чтоб с нами в соседственной дружбе и мире жить действительными оказательствами засвидетельствуют, то с нашей стороны не токмо оным чинам и обывателям сего Финляндского герцогства ни в чем никакая обида не учинена и все и каждые при совершенном пользовании и владении своего имения покойно и без наимнейшаго утеснения оставлены, також де и всякая протекция и защищение им в том от нас показывала быть имеет". Венчало манифест торжественное обязательство всемерно помочь финнам, коли возникнет такое желание, освободиться "от швецкаго подданства" и стать независимым государством, "бариерою и средним отделением" между Швецией и Россией. Распространением манифеста в Финляндии по своим каналам занимался секретарь Сената Иван Крок².

8 июня П. П. Ласси, приехавший 20 мая из Петербурга в Выборг, повел свои полки вперед, прикрыв их с залива галерной флотилией под командой генерал-лейтенанта В. Я. Левашова. Поздним вечером 28 июня русская армия остановилась у предместий Фридрихсгама, разместившись на ночлег. Рытье траншей и возведение батарей отложили до утра. Однако незадолго до полуночи в городе вспыхнул пожар, а еще через четверть часа за крепостной стеной прогремел мощный взрыв, и Ласси выслал на разведку гусар. Вернувшись, командир отряда доложил, что шведы покинули город, уничтожив пороховой склад.

29 июня Ласси снарядил в Москву курьера - гвардии капитан-поручика П. И. Панина. 4 июля офицер сообщил государыне сенсационную весть об овладении без боя важным укрепленным пунктом. Елизавета Петровна отнеслась к реляции фельдмаршала спокойно и приказала Ласси остановить армию на ближайшем от Фридрихсгама речном рубеже. Она не хотела оккупации Финляндии, что могло сорвать мирное урегулирование конфликта в текущем году. Царице пришлось бы либо безвозмездно возвращать Швеции завоеванный край, настраивая против себя патриотическую партию, вознесшую ее на престол, либо мобилизовывать ресурсы государства на затяжную войну (и не только со Швецией) за присоединение княжества к России или, по крайней мере, за международное признание финского суверенитета.

5 июля 1742 г. царица отдала приказ главнокомандующему по достижении реки Кюмень "чрез ту реку отнюдь не переправлятся, но стоять, чиня по оной розъезды, и по ею сторону той реки поиски... как случай допустит, и Вы за благо разсудите. И какие Вы к тому диспозиции воспримете, для нашего известия немедленно нам донести", а "на берегу моря зделать крепость, которая, как к пресечению рекою к неприятелю с моря коммуникации, так и к немалому помешателству, ежели б неприятель хотел к Вам с моря какия поиски чинить, много служить может", а "при засеке, зделанной в урочище Мендолахте", разместить "пристойную команду, дабы неприятель... как пробрався во оной паки засесть не мог". Выше перечисленное требовалось для того, "дабы чрез то, как неприятеля болше в страх приведши склонить к желаемому нам миру, так и нашу армию от труднаго далее по так худому пути изнурения свободить". В финале царица прибавила: "Однако, понеже нам, будучи во отдалении, никаких законов точно предписать не можно, того для все сие наиболее предаем Вашему доволно нам известному военному искуству, в твердом уповании состоя, что Вы по Вашей к нам верности ничего того, что к нашему авантажу, а к неприятелскому наивящшему ослаблению служить может, не упустите"³.

По-видимому, два слова из процитированного окончания - "все сие" - и стали роковыми для плана Елизаветы Петровны. Государыня явно не ожидала, что фельдмаршал воспользуется возникшей во фразе двусмысленностью и проигнорирует августейший вердикт, широко истолковав примечание о праве на свободу маневра.

К реке Кюмень русская армия вышла вечером 1 июля и попала прямо под огонь нескольких шведских батарей, умело расставленных вдоль правого берега. Укрыв солдат в прилегающей к реке лесной чаще, главнокомандующий выдвинул вперед собственных канониров. Завязалась упорная артиллерийская дуэль, длившаяся около двенадцати часов. Наконец, русские, ослабив интенсивность вражеского огня, сумели взяться за сооружение моста, после чего шведы вдруг быстро снялись с позиции и ретировались вглубь речной дельты ко второму рукаву Кюмени. Путь был открыт и войска легко преодолели первый водный рубеж. Оказавшись на другом берегу, 4 июля Ласси созвал генералитет на консилиум, который по итогам обсуждения по-

становил до подвоза галерным флотом провианта ничего не предпринимать, за исключением рейдов малыми партиями в шведский тыл.

Однако уже 5 июля выяснилось, что противник удобное для обороны речное устье предпочел не оборонять и отступил к Борго. Россияне в тот же день без проблем форсировали среднее ответвление Кюмени и занялись подготовкой переправы через последнее третье. 8 июля Ласси, изумленный "робостью" врага, на очередном совещании с генералами предложил атаковать Борго и заручился их одобрением. 10 июля Кюмень осталась позади. Тут в русский лагерь прискакал курьер из Москвы с новым высочайшим указом, и фельдмаршалу пришлось принимать непростое решение. В принципе, ему надлежало, как минимум, провести третий за декаду военный совет. Тем не менее, Ласси, бесспорно из лучших побуждений, субординацию нарушил, консилиум не собрал, а, опираясь на вердикт военного совещания от 8-го числа и лексическую оплошность самой царицы, 11 июля повел подчиненных на запад, к Борго и Гельсингфосу. В Борго Ласси вошел 31 июля. Шведы покинули город в ночь на 30-е, в который раз удивив российского военачальника нежеланием драться. Судя по всему, полководец так и не разглядел фактора, на корню подорвавшего боеспособность шведской армии - пацифизма финнов, несмотря на неоднократное упоминание в собственных реляциях об их дезертирстве и стремлении "быть в высочайшем подданстве Ея Императорскаго Величествам"⁴.

Между тем, императрицу ослушание Ласси взволновало до крайности. Плану завершения войны к предстоящей зиме грозило полное фиаско и Елизавета Петровна созвала 18 июля на экстренную консультацию высших сановников империи. Во дворец приехали президент Военной коллегии В. В. Долгоруков, фельдмаршал И. Ю. Трубецкой, генерал-прокурор Сената Н. Ю. Трубецкой, канцлер А. М. Черкасский, вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, генералы А. И. Ушаков и Г. П. Чернышев, московский губернатор С. А. Салтыков. Обсуждались три депеши фельдмаршала - от 5, 6 и 11 июля, а также именной указ от 5 июля. Совещание поддержало курс на завоевание Финляндии. "Дабы неприятелю не дать ныне никакого поправления и его не ободрить, но, толь паче приводя его в робость, принудить к действителному из Финляндии в Швецию побегу, сколко возможно, старатся за ним следовать к Боргову и, ежели возможность допустит, то и далее к Елзенфорсу", - гласила резолюция участников совещания, которые к тому же особо подчеркнули, что в сложившихся обстоятельствах возвращать русскую армию в свои границы "веема неприлично".

Таким образом, близорукий ультра-патриотизм похоронил надежду на мирное урегулирование русско-шведского конфликта в 1742 г., а молодая императрица пережила горечь первого серьезного поражения на посту главы государства и разочарование в мудрости российской политической элиты. Страна же медленно вползала в геополитическую ловушку, никем, кроме царицы, не видимую. И теперь Елизавете предстояло либо вместе со всеми скатиться в пропасть еще более тяжелого военно-дипломатического кризиса, либо в кратчайший срок, до полной оккупации Финляндии войсками Ласси, отыскать лазейку в западне.

21 июля Елизавета Петровна, идя на поводу у большинства, санкционировала захват соседнего княжества. 4 августа авангард русской армии выступил из Борго к Гельсингфорсу. Основные силы возобновили шествие на другой день. Накануне отъезда Ласси узнал от русского шпиона, финского мужика Генриха Остберха, что шведы разбили лагерь в семи верстах восточное Гельсингфорса. Полками в поле (восемнадцатью пехотными и семью кавалерийскими) командовали генерал-лейтенант Буденброк и генерал-майор Дид-

рон. Граф Левенгаупт со штабом укрылся за городскими стенами, учредив строгий пропускной режим. Дезертирство в девяти финских полках росло с каждым денем. Сами шведы готовились к эвакуации морем на родину. Однако прибывший из Стокгольма полковник с пятитысячным подкреплением запретил им покидать Финляндию. Таким образом, кампания в Финляндии затягивалась до глубокой осени со всеми вытекающими отсюда трудностями и издержками. Чтобы воспрепятствовать этому главнокомандующий задумал фланговый маневр к Або. 8 августа на полпути к Гельсингфорсу ему повезло найти крестьянина, показавшего нужную неприметную тропу. Ласси лично отправился с двумя ротами конных гренадер, гусарами и казаками на рекогносцировку. У кирхи Гелсин они столкнулись с форпостом шведов и после короткой, ожесточенной стычки обратили врага в бегство.

Среди шведов, очутившихся в окружении, существенно возросла доля тех, кто мечтал поскорее вернуться в Стокгольм. Параллельно в провинции началась цепная реакция капитуляций крепостей: 9 августа перед отрядом полковника Г. Мещерского сложил оружие гарнизон Нейшлота (232 человека). 21 августа к Ласси явилась делегация из Тавастгуста с просьбой принять весь отряд (253 чел.) под российское покровительство. Фельдмаршал откомандировал туда с драгунами и казаками полковника Рязанова, который 26 августа взял цитадель под контроль. В лагере под Гельсингфорсом, в целом, доминировали аналогичные настроения⁵.

Сознавая, что капитуляция неизбежна, шведский главнокомандующий запросил у Ласси перемирия для консультации с Гилленбургом. Ласси идею отверг, и тогда Левенгаупт вместе с заместителем - генералом Буденброком - выехал в Стокгольм, доверив практически разложившееся войско генерал-майору Бускету. Именно ему и довелось исполнить тяжкую миссию. Переговоры завершились 24 августа 1742 г. подписанием шведскими уполномоченными - полковником Вреде, подполковником Спаре, майором Горном - акта о почетной капитуляции: шведам позволялось на судах эвакуироваться на родину (§ 1), финнам - присоединиться к ним или остаться на родине (§ 8); русские забирали себе всю артиллерию и припасы (§ 5 и § 6).

Бускет, одобрив условия, возвратил документ 25-го числа, 26-го россияне заняли в шведском лагере ключевые посты и караулы, а прежние хозяева занялись погрузкой на суда. Из финнов, не успевших дезертировать (7019 чел.), никто не пожелал отправиться на ту сторону Ботнического залива. В течение 26 - 27 августа они присягнули на верность русской императрице, после чего разошлись по домам. Шведы покинули Гельсингфорс 28 августа. Четыре драгунских полка, не уместившиеся на кораблях, под охраной гусар генерала Киндермана двинулись на север, к Васе. 8 сентября 1742 г. под звон колоколов и приветственные крики горожан команда генерал-майора Брюса овладела столицей княжества - Або. Так российская армия молниеносно и бескровно выиграла кампанию 1742 г., завоевав Финляндию и вызвав во всей Европе немалое изумление достигнутым результатом⁶.

Однако военный триумф отдалил дипломатический.

Несмотря на воинственность общества, ратовавшего за аннексию Финляндии, мир с северным соседом Елизавета стремилась заключить на равных условиях, чтобы не породить в Европе страх перед русской угрозой. Однако возврат Финляндии сулил ей недовольство и возмущение среди собственных сторонников, утрату их доверия и поддержки, а в перспективе и возможное отстранение от власти. Елизавете надлежало компенсировать потерю Финляндии неким эквивалентом, весомым для российской публики и пустым для шведской. Императрица добилась поставленной цели, сыграв на политическом невежестве своих "избирателей", не видевших разницы между коро-

лем Швеции и российским монархом, хотя принципиальная разница имелась. Если Елизавета Петровна Романова и царствовала, и руководила Российской империей, то Фридрих I Гессенский в Швеции только царствовал, а руководил королевством канцлер, опиравшийся на партийное большинство в совете министров (риксроде или Сенате), избираемом четырехсословным парламентом (риксдагом). В России это понимали единицы, в основном, высшие государственные чины. Прочие поданные продолжали по старинке считать властителем Швеции короля, который к 1742 г. не обзавелся наследником, и риксдагу надлежало через голосование определить, кто станет кронпринцем.

Таким образом, для Елизаветы складывалась благоприятная ситуация: шведам можно было предложить в обмен на Финляндию избрать в кронпринцы русского кандидата (кого-нибудь из близкой Романовым голштинской фамилии). Важно было не опоздать с оповещением шведского двора о готовности России пожертвовать хотя бы частью княжества, пока в Стокгольме не утвердили в правах иного претендента.

6 сентября 1742 г. британский посланник К. Вейч докладывал в Лондон о наличии у русских подобного проекта. Англичан Елизавета собиралась пригласить на роль официального посредника, которому предстояло прозондировать реакцию Швеции на идею обмена королевской должности на Финляндию. 24 ноября С. К. Нарышкин запросил британской помощи на переговорах со шведами, и глава английского кабинета оперативно проинструктировал в нужном ключе своего посланника в Стокгольме Мельхиора Гвидекинса.

Более важное поручение императрица доверила голштинскому посланнику при русском дворе Фридриху Бухвальду. От немецкого дипломата требовалось в кульминационный момент проболтаться о намерениях русской императрицы в отношении Финляндии, внести этим раскол в ряды депутатов риксдага и, отсрочив или сорвав избрание неугодного Петербургу претендента, выиграть время, необходимое для переубеждения приближенных царицы в предпочтительности безвозмездного возвращения княжества шведам⁷.

Пока Бухвальд был в дороге шведский риксдаг 26 октября 1742 г. избрал Карла-Петера-Ульриха (племянника Елизаветы) шведским кронпринцем в надежде на ответный шаг - уступку Финляндии. В канун Рождества три шведских делегата - Николай Бонде, Карл Отто Гамильтон и Карл Фридрих Шеффер - прибыли с сенсационной вестью и полномочиями для подписания мира в Петербург. Однако делегаты напрасно рассчитывали на теплый прием. Вечером 28 декабря 1742 г. в доме адмирала Н. Ф. Головина им был зачитан ультиматум: императрица заключит мир со Швецией, если Финляндия отойдет к России, и шведы заплатят контрибуцию или объявят преемником короля епископа Любекского. Оскорбленные делегаты поспешили покинуть российскую столицу.

Елизавета Петровна с министрами-патриотами не спорила, но при любом удобном случае акцентировала внимание соратников на негативных последствиях геополитической жадности в финском вопросе. По прошествии двух месяцев, когда возникла реальная угроза объединения Швеции с Данией, Францией и Пруссией против России, советники царицы стали постепенно смягчать свою позицию. В конце февраля 1743 г. они признали право шведов на Эстерботерское лансгауптманство, а спустя месяц сократили претензии до двух провинций - Кюменегорской и Нюландской. Русские послы в Або А. И. Румянцев и И. Л. Любрас после консультаций с послами Швеции Э. Нолькиным и Г. Цедеркрейцем осознали необходимость частичного воз-

вращения Финляндии, о чем доложили в Петербург 10 марта 1743 года. Между тем, согласие на это императрицы, датированное 9 марта, предварительно одобренное совещанием высших сановников, курьер Петр Писарев привез им 13 марта 1743 года. То есть в отдаленном Петербурге важность уступок Швеции поняли раньше, чем в финской столице. Столь быстрая смена приоритетов среди русских патриотов совершилась благодаря настойчивости Елизаветы Петровны.

В Стокгольме после фиаско вояжа в Петербург число сторонников датского кандидата - кронпринца Фридриха заметно возросло. Депутаты от крестьян едва ли не поголовно желали голосовать за него, как и большинство мещан. Дворяне колебались между датской фракцией и протеже французов принцем Биркенфельдским. Духовенство многозначительно молчало. 26 февраля датский посланник потребовал от четырех шведских сословий в ближайшие дни произвести, наконец, избрание кронпринца, обещая в случае победы "всегосударственную дацкую помощь... против всех восстающих шведских неприятелей". Ожидалось, что вотирование пройдет на заседании риксдага 1 марта 1743 г., но в намеченный вторник депутаты "никакой резолюции учинить не могли" и голосование отложили. Финал обсуждения обескуражил и датчан, и французов, потративших немало денег на подкуп и пропаганду. Огромные капиталы пропали даром по вине Бухвальда, который накануне судьбоносного собрания риксдага приватным образом уведомил шведов, что российская императрица, в принципе, не прочь вернуть им всю Финляндию за избрание королевским преемником Адольфа-Фридриха, дяди российского великого князя.

Елизавете Петровне поневоле пришлось присоединиться к общему хору, порицавшему немца, и в беседах с соратниками подчеркивать, что "такого намерения, чтоб Швеции все в нынешней войне потерянное возвратить у Ея Императорского Величества никогда не бывало".

Откровения голштинского дипломата смутили депутатов риксдага, вселив в них надежду. Поэтому 1 марта они предпочли отсрочить выборы на время, которого хватило бы на то, чтобы доставить в Стокгольм первые сведения о согласии русского правительства на возвращение части Финляндии. Важная новость, мгновенно изменившая расклад сил, достигла столицы Швеции 14 марта 1743 г. (Нолькен и Цедеркрейц, опасаясь победы датчан на выборах, рискнули выдать желаемое за действительное и, опережая события, послали 28 февраля сообщение о согласии русской делегации на территориальные уступки). У шведов появились серьезные основания уповать на успех в переговорах с русскими. В итоге, три сословия - дворяне, мещане, духовенство - охладели к посулам датчан и французов сразу же, крестьянство - чуть позже⁸.

Мирный конгресс в Або с той поры шел уже во вполне конструктивном русле. В течение апреля - мая 1743 г. обе стороны постепенно нашли взаимоприемлемый компромисс. В ответ на уступку Россией половины княжества Швеция пожертвовала Кюменегорьем. Тогда в Петербурге попробовали запросить вместо Нюланда Саволакский район с Нейшлотом. В Стокгольме предложили ограничиться Нейшлотом. 16 июня диалог завершился подписанием прелиминарного акта. 23 июня шведский риксдаг избрал епископа Любекского Адольфа-Фридриха кронпринцем Швеции. 28 июня в Або шведские послы Нолькен и Цедеркрейц вручили русским послам Румянцеву и Любрасу утвержденные в Стокгольме условия мира. 7 августа русская и шведская делегации парафировали окончательный текст мирного трактата. Король Швеции ратифицировал его 15 августа, российская императрица - 19 августа. Обмен документами между послами состоялся 27 августа 1743 года⁹.

Таким образом Елизавета Петровна вывела Россию из войны с примечательным результатом: небольшие территориальные приобретения - пограничные крепости Нейшлот, Вильманстранд и Фридрихсгам - компенсировались существенно возросшим в Европе авторитетом страны, внезапно превратившейся из воюющей на равнее с другими в единственную на континенте невоюющую великую державу со всеми вытекающими отсюда преимуществами.

Примечания

1. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. 11. Т. 21. М. 2001, с. 222 - 226.

2. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 248, оп. 1/23, д. 1551, л. 74- 75, 137, 147 - 148, 159, 160, 1022 - 1023; РГАДА, ф. 248, оп. 1/39, д. 2728, л. 808об., 818 - 818об.

3. Там же, л. 440 - 440об., 497 - 498об; 1717, 1719 - 1723об.; оп. 105, д. 8320, л. 53об., 76; Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 846, оп. 16 (ВУА), д. 1622, ч. 1, л. 152 - 153.

4. РГАДА, ф. 248, оп. 1/23, д. 1551, л. 597 - 600об., 639 - 640, 662, 1006-ЮОбоб.; д. 1558, л. 72 - 72об., 122; РГВИА, ф. 846, оп. 16 (ВУА), д. 1622, ч. 1, л. 167 - 170об., 177 - 178об., 181 - 186об.

5. РГАДА, ф. 248, оп. 1/23, д. 1551, л. 1089 - 1090, 1092 - 1092об., 1097 - 1099об., 1103, 1117 - 1118, 1131, 1135 - 1135об., 1136, 1490; д. 1558, л. 122, 140 - 141об., 160; РГВИА, ф. 846, оп. 16 (ВУА), д. 1622, ч. 1, л. 188 - 189об.

6. РГАДА, ф. 248, оп. 1/23, д. 1551, л. 1199 - 1202, 1223 - 1223об.; д. 1558, л. 150 - 151об., 161 - 161об., 171; РГВИА, ф. 846, оп. 16 (ВУА), д. 1622, ч. 1, л. 346 - 351.

7. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. 35, оп. 35/1, д. 669, л. 423, 423об, 426 - 435об.; Сборник Русского исторического общества (Сб. РИО). Т. 99. СПб. 1897, с. 57 - 60, 86 - 90, 154, 156, 158 - 163.

8. АВПРИ, ф. 31, оп. 31/1, 1743, д. За, л. 34 - 35, 46 - 49, 79 - 79аоб, 90 - 92об., 117 - 118, 121 - 124, 207 - 208, 214 - 215об. (донесения российского секретного агента в Стокгольме Г. М. Кноха, работавшего под псевдонимом "Бонде"); ф. 96, оп. 96/1, 1742, Абоский конгресс, д. 24, л. 10 - 10об., 37 - 47об.; д. 27, л. 294 - 295, 315 - 321, 340 - 341об., 417 - 417об. Архив Воронцова. Т. 4. М. 1872, с. 201, 226 - 229, 235, 236; Сб. РИО, т. 99, с. 127, 138, 257; СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 281 - 288.

9. РГАДА, ф. 248, оп. 1/86, д. 6975, л. 36 - 44; Архив Воронцова, т. 4, с. 246 - 250, 258 - 264, 273, 278, 279; СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 288 - 292.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - К. А. Писаренко:

Comments: