В. НАЗАРОВ, Бывший посол РФ в Мьянме (1992 - 1997 гг.), вице-президент Российского общества дружбы и сотрудничества с Мьянмой

Традиция дружественных отношений и взаимной симпатии между Советским Союзом и Бирмой, Российской Федерацией и Мьянмой имеет не только формальную историю, но и, выражаясь "мидовским" языком, реальное выражение в многочисленных примерах плодотворного сотрудничества в двусторонней сфере и обоюдной поддержки в международных делах. Именно эти факторы немало лет определяли характер связей между двумя странами, "делали погоду" и формировали благоприятный климат для их развития.

Вместе с тем, были и длительные периоды застоя, когда взаимодействие Москвы и Рангуна сокращалось до символических параметров. Случались в наших отношениях также моменты разногласий по делам международным, обусловленных несовпадением подходов к отдельным вопросам и событиям, - особенно в тех случаях, когда сталкивались ключевые позиции мировых центров силы и/или прямо либо косвенно затрагивались интересы одной из сторон.

Среди таких событий мне особенно памятен ввод в Чехословакию в августе 1968 г. - сорок лет тому назад - войск Советского Союза и еще четырех стран Вар-

шавского договора, ставший одним из самых острых эпизодов эпохи "холодной войны".

БИРМА И ЧЕХОСЛОВАЦКИЕ СОБЫТИЯ - КАКАЯ СВЯЗЬ?

Казалось, военно-политическое руководство Бирмы во главе с генералом Не Вином, которое пришло к власти в 1962 г. под лозунгами "Бирманского пути к социализму" (их реализация на практике, увы, обернулась "ломкой дров" и затяжным социально-экономическим кризисом), а в международных делах следовало линии на "равноудаленность" от противостоящих мировых центров, придерживалось суперосторожной, подчеркнуто независимой внешней политики на базе принципов строгого неприсоединения и нейтралитета вплоть до самоизоляционизма, должно было бы занять в "чехословацком вопросе" предельно сдержанную, осторожную и, если угодно, "неконкретную" позицию - проще говоря, промолчать. Тем более, что ультрадемократические тенденции "пражской весны" отнюдь не импонировали Не Вину и его соратникам по созиданию "бирманского социализма", делавшим главную ставку на использование директивных, а зачастую и силовых инструментов власти. Но все это только на первый, поверхностный взгляд. Жесткие внешнеполитические реалии диктовали бирманцам в данном случае более внятную и четкую и при этом "как бы" принципиальную позицию. Что это были за реалии?

Кто помнит, тот знает, что вторая половина 60-х гг. была отмечена опасным ухудшением отношений тогдашнего маоистского Китая с Советским Союзом и целым рядом других государств, прежде всего со своими соседями. Пекин, перешедший в те годы на позиции неприкрытого агрессивного гегемонизма, стал представлять, в частности, вполне реальную угрозу самому существованию самостоятельного бирманского государства*.

В числе первых "серьезных предупреждений" Бирме была резкая активизация подрывной деятельности подконтрольной маоистам части китайской диаспоры в этой стране, одним из результатов чего стали кровавые столкновения и антикитайские погромы в Рангуне в июне 1968 г. с последовавшим беспрецедентным обострением китайско-бирманских отношений. Пекин, наращивая давление на Рангун, не замедлил существенно усилить поддержку подпавшей под его влияние повстанческой компартии Бирмы (КПБ), одновременно физически устранив руками своей агентуры кадры КПБ, склонявшиеся к восстановлению внутреннего мира.

Дело шло к воссозданию повстанцами на севере Бирмы обширного "освобожденного района" с собственным - разумеется, пропекинским - "правительством". Вырисовывалась перспектива обращения группы бирманских "товарищей" за помощью к большому китайскому "брату", ставшая для военного правительства в Рангуне своего рода ночным кошмаром.

Помимо компартии, вооруженную борьбу с рангунским правительством вели в те годы еще не менее двух десятков разномастных повстанческих организаций, главным образом национальных меньшинств - шанов, каренов, качинов и других, представлявших широкий спектр сил - от сепаратистов до наркомафии, и это дополнялось деятельностью антиправительственной правой эмиграции, также не ограничивавшей себя в выборе средств (вплоть до "бомбового" террора). С учетом такого контекста становится ясным, почему режим генерала Не Вина (по нашей тогдашней, отнюдь не бесспорной классификации - "революционно-демократический") должен был проявлять не просто выдержку, а сугубую осмотрительность, и не только внутри страны (что ему не очень удавалось), но особенно во внешнеполитических делах, дабы не осложнять еще более свое и без того непростое положение.

Надо сказать, что в сложившейся чрезвычайно опасной ситуации военное правительство Не Вина действовало предельно осторожно, воздерживаясь в отношениях с Китаем, как и с другими странами, от конфронтационных шагов и стараясь в то

* Заметим, что сегодня отношения между КНР и Мьянмой носят вполне дружественный характер.

же время не допускать ущемления национального суверенитета Бирмы.

ДРУЖБА ДРУЖБОЙ...

В этих условиях наши отношения с Бирмой в те годы, хотя и оставались вполне дружественными, но постепенно утрачивали реальную содержательность и динамику, а усилия Москвы по их активизации воспринимались бирманцами корректно, но сдержанно - по нарастающей действовали "китайский фактор", оглядка на Пекин. В Рангуне ходили "шутки" вроде того, что приезд советской футбольной команды и ее игры в Моулмейне - на юге страны - отзываются "ответными играми" пропекинских повстанцев на севере. Если здесь и было преувеличение, то не очень большое: "китайские друзья" внимательно отслеживали развитие советско-бирманских связей и недвусмысленно побуждали бирманцев к "скромности".

В результате с середины 60-х гг. заметно начал снижаться уровень советско-бирманских политических контактов, которые все больше приобретали формально-ознакомительный характер; сворачивалось двустороннее экономическое и техническое сотрудничество; до минимума сократился торговый оборот.

При этом бирманцы "как бы" не отклоняли наши инициативы, но и не принимали их, шло топтание на месте. Помню, как в 1967 г. руководитель делегации советских экономических ведомств, направленной в Рангун для переговоров по ряду крупных проектов сотрудничества (а на Старой и, соответственно, на Смоленской площади Бирму после 1962 г. в течение ряда лет рассматривали чуть ли не как "вторую Кубу"), выступая на совещании в посольстве, искренне недоумевал: "Мы выразили готовность предоставить им самые необычные льготные условия, которые до сих пор не предлагали ни одной другой революционно-демократической стране. Но они ставят все новые и новые вопросы, хотят еще непонятно каких уступок..."

В то же время бирманцы, показывая "характер" и демонстрируя самостоятельность в некоторых вопросах, проявляли в отношениях с нами определенную взаимность: хоть и формально, эпизодически и в минимальном объеме, но поддерживались межпартийные контакты; развивались связи по линии молодежных, профсоюзных и крестьянских организаций, выполнялись программы культурного обмена (тогда наиболее насыщенный сегмент советско-бирманских отношений) - в области искусства, науки, информации, спорта и т.п. Наконец, не прекращался, хотя и в ограниченных параметрах, двусторонний диалог по внешнеполитическим вопросам - за редким исключением, Москва и Рангун сохраняли здесь взаимопонимание и близкие подходы. Наша акция в Чехословакии в августе 1968 г. стала одним из таких "исключений", причем наиболее серьезным.

Думаю, сама ситуация, связанная с вводом наших войск в ЧССР 21 августа 1968 г., была отнюдь не столь однозначной, как ее зачастую представляют сегодня - подавление "советской коммунистической империей" чехословацких демократов, романтиков "социализма с человеческим лицом". В тогдашних реальных условиях это была вынужденная, продиктованная стратегическими резонами, мера, на которую Москва пошла после долгих колебаний и без энтузиазма, экстраординарный шаг, мотивировавшийся и оправдывавшийся опасностью "ползучей контрреволюции" и "вмешательства империалистических сил". Можно соглашаться или не соглашаться с терминологией, но суть дела была в угрозе этих вызовов для сложившегося в Европе геополитического баланса и, следовательно, для наших государственных интересов, а конкретнее - для безопасности СССР и его союзников.

Вместе с тем, в отношении независимого суверенного государства "выполнение интернационального долга" без каких-либо приемлемых международно-правовых оснований, де-факто явилось акцией в классических традициях эпохи "холодной войны". Всячески - и зачастую справедливо - осуждая "агрессивную политику империализма", мы, со своей стороны, вольно или невольно уподобились тем же США, не раз и не два посылавшим свои войска (или своих наемников) в различные страны мира, где, по их мнению, возникала угроза "жизненным интересам" Вашингтона - достаточно вспомнить агрессивные действия США в те же 60-е гг. во Вьетнаме, против Кубы, в Доминиканской Республике, в Панаме. Так или иначе, чехословацкий кризис стал очередной пробой сил глобальных соперников в их противостоянии на мировой арене, и этот конфликт должен был тем или иным образом "аукнуться" в самых отдаленных уголках планеты.

ТЯЖЕЛЫЙ ВЫБОР В РАНГУНЕ

Первую реакцию в Рангуне на события 21 августа можно было определить как нечто среднее между замешательством и озабоченностью. В то время я был одним из младших дипломатических сотрудников посольства СССР (за два года до этого окончил МГИМО). Хорошо помню преобладавшие настроение и оценки (как всегда, осторожные, но вместе с тем тревожные), высказывавшиеся нашими бирманскими собеседниками. Одни - в доверительном и дружеском тоне, другие - со сдержанным раздражением, но почти все, с беспокойством реагируя на наши разъяснения, говорили о труднопредсказуемых последствиях предпринятого СССР и его союзниками шага.

Были, конечно, и "профессиональные друзья", безоговорочно одобрявшие все, что исходило из Москвы. Однако наиболее думающие наши "контакты" сопоставляли события в советско-чехословацких отношениях с тем, что происходило или могло произойти между Бирмой и Китаем, и рассуждали примерно так: если

уж Советский Союз счел себя вправе ввести танки в традиционно дружественную, но проявившую строптивость Чехословакию, то что может помешать "китайскому дракону" аналогичным образом разобраться со своенравной Бирмой?

Очень скоро нам пришлось убедиться, что "на самом верху" рангунского военно-политического истеблишмента это беспокойство не только разделялось, но и выразилось в малоприятных для нас оценках советской акции.

Данное изложение было бы неполным без упоминания о том, что в Рангуне действовало и посольство Чехословакии. О том, как оно работало в те дни, мне сейчас трудно судить, но помнится, что почти никак - парализованному руководству в Праге было не до своих диппредставительств, во всяком случае, в периферийных "точках". По моим наблюдениям, для чехословацких коллег в Рангуне августовские события стали шоком. Одни были оскорблены и возмущены, другие - растеряны, кто-то ушел в себя, кто-то осознавал неоднозначность произошедшего...

В памяти запечатлелась нервозная обстановка тех дней. Почти сразу же после ввода войск в Прагу совпосольство в Рангуне (как и другие наши посольства) получило срочное указание из Москвы - войти в контакт с высшим руководством страны, проинформировать соответствующим образом о предпринятом вынужденном шаге, заручиться пониманием и поддержкой. (Разумеется, указания в различные наши посольства разнились по аргументации и направленности - в зависимости от характера отношений с тем или иным государством.) Советский посол в Рангуне в тот момент отсутствовал. Указание предстояло выполнить временному поверенному в делах СССР Владимиру Федоровичу Юшину - уже немолодому человеку, фронтовику, опытному, очень добросовестному и знающему дипломату. Мне как помощнику посла было поручено сопровождать его к бирманскому руководителю. Непрерывные запросы в МИД Бирмы наконец дали результат: посольству сообщили, что генерал Не Вин примет советского Временного поверенного.

НЕ ВИН - ЛИДЕР И ЧЕЛОВЕК

О Не Вине* стоит сказать несколько слов особо. Это был государственный деятель, сыгравший немалую, хотя и неоднозначную, роль в новейшей истории Бирмы. Ветеран антиколониального движения, в молодости близкий к бирманским "левым", к коммунистам. Во время II мировой войны - один из основателей бирманской национальной армии, вначале сотрудничавшей в антиколониальных целях с японцами, а затем повернувшей против них оружие. Человек, много лет командовавший армией, в рядах которой он пользовался непререкаемым авторитетом, а в наиболее сложные периоды, когда страна оказалась на пороге тяжелых потрясений, - в 1958 - 1960 гг. и с 1962 г. - возглавивший государственное руководство Бирмы. Лидер, олицетворявший сравнительно мягкий военный режим и сделавший выбор - пусть спорный в тогдашних реальных условиях Бирмы - в пользу социалистической ориентации, но при этом сохранивший самостоятельность, не ставший иждивенцем или сателлитом ни СССР, ни Китая, не говоря уже о державах Запада; старавшийся поддерживать ровные, дружественные отношения со всеми и отклонявший попытки нажима или вмешательства с чьей бы то ни было стороны. Не Вина хорошо знали в международных кругах, он был там, что называется, "принят" - от британского королевского дома и до Кремля. Нашу страну он посещал дважды - в 1961 и 1965 гг., установил добрые личные отношения с целым рядом советских лидеров Н. С. Хрущевым, Л. И. Брежневым, А. И. Микояном, А. Н. Косыгиным, Е. А. Фурцевой, маршалами Г. К. Жуковым и Р. Я. Малиновским и другими (названные деятели, за исключением Брежнева и Косыгина, побывали по его приглашению в Бирме).

В годы работы в Бирме мне довелось не раз наблюдать гене-

* Его первое, данное при рождении, имя - Шу Маун (у бирманцев нет фамилий - только имена). "Торжественный" псевдоним Не Вин (означает "сияющий, как солнце") он взял себе в начале 1942 г.; аналогичным образом поступили тогда и другие основатели Армии независимости Бирмы.

рала Не Вина, и у меня сложилось впечатление о нем как о незаурядном человеке, никак не солдафоне и не примитивном диктаторе, а колоритной и сильной личности, лидере харизматического типа, реалисте и патриоте - вместе с тем не без волюнтаристских и других загибов. К сожалению, с течением времени негативные проявления в деятельности Не Вина усиливались - как это обычно и бывает с полновластными правителями, - что через 20 лет, в 1988 г., привело созданный им режим, с учетом и ряда других неблагоприятных факторов, к всеобъемлющему кризису. Пришедшее ему на смену правление, также как и прежнее, военное и авторитарное, хотя и учло некоторые ошибки предшественника, не смогло, однако, за последующие 20 лет выдвинуть из своих рядов сопоставимой с Не Вином политической фигуры.

"МНЕ НЕЧЕГО ДОБАВИТЬ"

...Итак, дождливым тропическим утром самого тяжелого - "влажно-жаркого" сезона в Рангуне 23 (или 24) августа 1968 г. В. Ф. Юшин и автор этих строк, облаченные, несмотря на духоту, в темные протокольные костюмы, уселись в представительскую черную "Чайку" с красным флажком на капоте и уже через десять минут входили в официальную резиденцию руководителя Бирмы - в прошлом дворец британского губернатора. Появился генерал Не Вин - в отличие от нас, он был в легком "тропическом" мундире - и жестом пригласил в кабинет. Расположились: он - за массивным письменным столом, мы и сопровождавший нас бирманский мидовец - с другой стороны. Тихо "шелестел" кондиционер. Не Вин, обычно дружелюбный, располагавший к себе, на этот раз был подчеркнуто деловит, лицо - непроницаемое. "Слушаю вас".

Владимир Федорович, заметно волнуясь, зачитал текст устного послания, я перевел. Еще в посольстве, работая с этим текстом, я обратил внимание на удивительную формулировку - насчет того, что войска были введены в Чехословакию "по просьбе чехословацкого правительства" (или "руководства" - точно не помню). Это не только было странно с точки зрения элементарной логики, но и не совпадало с полученной посольством из Москвы "внутренней" информацией - о том, что с просьбой об оказании "интернациональной помощи" к нам обратилась группа руководителей компартии Чехословакии (называлось несколько фамилий). Готовясь к визиту, я привлек к этой "нестыковке" внимание шефа. Владимир Федорович, который, конечно, и сам заметил расхождение, устало махнул рукой - "не нашего ума дело".

Не Вин внимательно, никак не обозначая своего отношения, выслушал сообщение. Не задавая никаких вопросов и немного помолчав, как бы дав "отдышаться" советскому временному поверенному, генерал негромко сказал (я запомнил дословно): "Это очень несчастливое событие", затем добавил: "несчастливое и вызывающее сожаление". И после короткой паузы: "Надеюсь, что войска будут выведены в самое ближайшее время".

Я посмотрел на Владимира Федоровича - будет ли реакция? - и поразился. Он сидел с каким-то отрешенным видом, как-то обмяк. По его крупному лицу, несмотря на приятную прохладу в кабинете, градом катился пот - указание Москвы "выполнялось" по худшему сценарию, даже более худшему, чем можно было ожидать: Не Вин не только "уклонился" от того, чтобы занять хотя бы сдержанную, неопределенную, нейтральную позицию - он коротко, но ясно высказал осуждение нашей акции, и об этом предстояло доложить в Центр. Наши объяснения - почему да как, старания проанализировать объективные причины очевидного дипломатического провала - и где? в Рангуне, который в Москве причисляли если не к просоветским, то, во всяком случае, к дружественным, потенциально "антиимпериалистическим" столицам - ясное дело, никого в Центре не могли бы удовлетворить, но напротив, были бы расценены как попытка посольства оправдаться за "плохую работу".

Усилием воли В. Ф. Юшин взял себя в руки и тихо сказал, вернее повторил: "Но ведь войска были введены по просьбе правительства Чехословакии..." Лучше бы он этого не говорил. Не Вин еще раз бесстрастно посмотрел в нашу сторону и произнес: "Мне нечего добавить". Встреча была закончена. Владимир Федорович еще чего-то медлил, как будто надеясь хоть на какой-то "позитив под занавес". В этот совершенно не смешной момент я заметил драматично-комичную деталь: сопровождавший нас бирманский мидовец (если мне не изменяет память, это был постоянный секретарь МИД, т.е. замминистра, У Он Кхин) под столом дергал моего шефа за штанину - мол, вставай, надо уходить. Мы вышли.

Утром следующего дня центральные бирманские газеты опубликовали на первых полосах краткое официальное заявление по Чехословакии (одно из крайне редких заявлений Рангуна по конкретному внешнеполитическому вопросу), которое слово в слово воспроизводило высказывания Не Вина.

Справедливости ради надо отметить, что каких-либо негативных практических последствий для советско-бирманских отношений (и "оргвыводов" для нашего посольства) это заявление не имело. В то же время оно ясно продемонстрировало всем, кого это касалось, прежде всего, Пекину, - и для бирманцев это, в конечном счете, было главной целью, - что Бирма, проецируя возможную аналогичную ситуацию на себя, не намерена поступаться принципами независимости и суверенитета.

Нам же предстояло размышлять, делать выводы и извлекать уроки. Жизнь и работа продолжались...

Permanent link to this publication: