Этот сын алжирца никогда не жил на "неблагополучной" городской окраине. Этот французский гражданин, выходец из иммигрантской среды, никогда не имел неприятностей в школе и не испытывал "кризис идентичности". Этот парижанин чаще завтракает в ресторане отеля "Хилтон", чем в обычных кафе, посещает крупные государственные учреждения, а не конторы мелких предпринимателей, ездит на машинах с шофером, а не на метро и электричках...
Можно ли его назвать "крупным боссом" из "бёров"? Неужели такое возможно? Во Франции? Вроде бы это противоречит самой реальности. Однако это так, и сам он позиционирует себя как "промышленника", "финансиста" и "человека, наделенного властью", только не понимает, при чем тут его "бёрское" происхождение. Но некоторые его собеседники все-таки видят в нем прежде всего "араба", а потом уже "крупного босса". Мир не совершенен.
Но кто бы и как бы его ни воспринимал, Язид Сабег - человек, любящий жить в свое удовольствие и в то же время авторитарный. Да, он сын иммигранта, но управляет предприятием, где работает 5000 служащих, из которых 4000 - инженеры; где годовой доход - полмиллиарда евро от продажи систем коммуникаций военным ведомствам, без сомнения, секретным службам...
Да, Язид Сабег - единственен в своем роде, но он уже устал слышать это. Он не хочет значиться какой-то "статистической ошибкой", которая, как и всякое исключение, только подтверждает правило о том, что среди детей экс-колонизованных не может быть людей успешных. Ему надоела этикетка "большого патрона, но алжирского происхождения" (со всем ее "подтекстом"). Как надоело фигурировать в сообщениях СМИ об "удачливых бёрах", в списках которых он числится, потому что фактом его биографии является то, что он - хорошо окончивший школу старший сын рабочего-эмигранта...
Но до недавнего времени президент административного совета "Систем коммуникаций" (CS) ни во что не вмешивался. Ему вовсе не хотелось подчеркивать свое происхождение, потому что он жил, придерживаясь самых лучших республиканских традиций, абсолютно светских и ассимиляционистских, имея дело со средой вполне космополитической, вовлеченной в процесс глобализации.
Однако после 11 сентября 2001 г. он увидел, как "зажигается" во взглядах чужих людей, обращенных к нему, сигнал-клише: "мусульманский фанатик"; услышал, что его детей в школе стали называть "бен-Ладанами", а любимая его Франция просто сошла с ума, борясь с женщинами, носившими "мусульманские платки", да еще никак не могла занять твердую позицию в отношении израильско-палестинского конфликта.
И тогда он решительно приступил к утихомириванию дебатов по поводу французского "этнокоммунотаризма", когда ставились вопросы о необходимости "открытости мусульман" другим конфессиям, о необходимости безотлагательного предоставления молодым людям "с окраин" рабочих мест, возможностей для их социального продвижения. "Я сам являюсь и примером реализации таких возможностей, и в то же время исключительным случаем", - говорит Язид Сабег, вспоминая о своем жизненном пути, одновременно и "примерном", и "исключительном".
Кеммисси Сабег, его отец, принадлежал к той части мусульман Алжира, чье участие на стороне Франции в годы освобождения Европы от нацистского нашествия позволяло надеяться на лучшее будущее их собственной страны.
Европа стала свободной, и, казалось бы, равенство народов должно было восторжествовать и на земле "заморских департаментов" Франции. Но кровавое подавление мирных демонстраций в алжирских Сетифе и Гуэльме именно в тот день, когда была объявлена капитуляция Германии, свидетельствовало о тщетности надежд Алжира на предоставление ему независимости.
Возвратившись с европейского фронта, куда он попал в 1942-м как солдат французской армии, отец Язида Сабега стал участником этих событий, вспыхнувших в Алжире в мае 1945 г. и вошедших в историю как предвестие Алжирской войны с колониализмом.
В те годы отец, демобилизовавшись, служил в алжирской полиции и верил в эгалитаристские обещания Ферхата Аббаса (лидера национально-освободительного движения. - С. П.), который и в годы уже вспыхнувшей Алжирской войны все еще надеялся "уговорить" Францию осуществить свои республиканские принципы и предоставить алжирцам все гражданские права...
Родом из семьи мелких землевладельцев, выучившийся французскому и арабскому языкам в школе Белых Отцов, осуществлявших свою католическую просветительскую миссию в Оресе, Кеммисси Сабег, как рассказывает его сын, был настолько "привязан" к Франции, что особо и не испытывал ее "колониального гнета" в этом глухом алжирском крае.
Скупая семейная память удержала, однако, тот факт, что его молодая жена, опасаясь, что "эволюция идей" ее супруга при-
Фрагмент книги: Бернар Ф. "Сливки бёров" (Philippe Bernard. La creme des Beurs. De l'immigration a l'integration. P., 2004).
стр. 72
ведет его к повстанцам-националистам, - а это грозило ему смертью, - заставила его эмигрировать. Она заверила его в том, что это - временная мера и что они просто "поживут на севере метрополии", где уже жил один из его братьев, тоже в прошлом солдат, как и он, а сейчас обзаведшийся во Франции семьей.
К тому времени и отец с матерью уже успели, в 1950 г., родить в Гуэльме Язида, своего первенца. "Я родился, таким образом, еще во Франции, в ее Константинском департаменте*", - подчеркивает Язид.
Уйдя из алжирской полиции, отец нанимается докером в речной порт Лилля. В 60-е гг. он становится прорабом на одном из крупных промышленных предприятий, но заболевает и преждевременно уходит на пенсию.
Новая жизнь семейства Сабег началась вообще-то удачно: помимо брата отца, уже "укоренившегося" на Севере Франции и ставшего на первых порах подмогой, значительную поддержку ему оказал христианский патронат, облегчавший участь эмигрантов (особенно тех, кто имел уже контакты в Алжире с католическими миссионерами и прилежно учился в их школах). Их социальная помощь и влияние в этом районе Франции были значительны, и детство Язида Сабега во многом было определено тем воспитанием и образованием, которое он получил в руководимой католическим религиозным братством школе, проведенными в его летнем лагере для детей каникулами. Среди католиков, содействовавших эмигрантам, было немало людей "левого толка", сочувствующих делу алжирского Сопротивления колониализму, и один из них - Бернар Тулемонд - до сих пор еще служит генеральным инспектором Министерства национального образования, оставаясь близким другом семейства Сабег.
О своей молодости, прошедшей в Лилле в 60-е гг., Язид рассказывает мало, подчеркивая лишь то, что "ему повезло жить в юности без особых забот". Язид Сабег вспоминает, что семья жила в центре города, в котором "североафриканцы" - как называли тогда иммигрантов - уже образовали небольшое "меньшинство", где "царило социальное братство", схожее с тем, что наблюдалось и в тех школах, где обучение было не "сегрегационным" и где учились школьники разных национальностей и конфессий. В ту эпоху случаев "расизма" здесь было немного. Язид припоминает только один, но очень показательный: он попробовал придти в кино без родителей, а был еще несовершеннолетним, в возрасте 13 - 14 лет. Двое или трое юнцов набросились на него, обзывая "bicot" - "козлом", пытаясь отобрать у него кошелек. И отобрали. Никто из стоявших в кассу и виду не подал, что заметил происходившее. Язид убежден, что если бы не был арабом, то люди пришли бы ему на помощь...
Тогда на плечи Язида - будущего хозяина огромного предприятия - уже легло тяжелое бремя по поддержанию большой семьи отца, состоявшей к тому времени из тринадцати человек, он был старшим ребенком, а значит, вторым по значимости после отца. Это его положение ко многому обязывало, а главное - воспитало в нем чувство ответственности, которое диктовало необходимость добиться успеха в жизни...
И он учился: вначале в Лилльском университете, где изучал историю, экономику и даже арабскую филологию (на арабском не говорили в его семье), потом в Парижском, где защитил диссертацию в 1972 г. на тему о системе фиксации цен на нефть.
За несколько месяцев до разразившегося "нефтяного кризиса", который был отмечен выходом на большую международную арену арабских стран - экспортеров черного золота, тема диссертации оказалась актуальной.
На самом деле, как уверяет наш собеседник, он ничего "не предвидел", просто его выбор темы был продиктован "семейным интересом", почти навязчивой идеей отца вернуться всем в Алжир... Но молодой ученый-экономист уже "перешел Рубикон": в год, предшествующий защите диссертации, когда ему исполнился 21 год и он стал совершеннолетним, Язид восстановил "по собственному желанию" (и это было его право) свое французское гражданство, утраченное в момент получения Алжиром независимости. "Я всегда жил во Франции, и это мне казалось логичным - снова стать французским гражданином, - комментирует он свой поступок. - К тому же я никогда не подавал заявки на свой алжирский паспорт. Конечно, заслугой родителей было мое воспитание в духе мифа "возвращения на Родину", но и они никогда из этого не делали ничего фатального, не превращали свою идею в некую нашу "обреченность на возврат" в Алжир... Но вообще, уже с раннего детства, до начала моей профессиональной жизни, я часто спрашивал себя - с Францией или с Алжиром будет связано мое будущее? Хотя никогда не задавал себе вопроса "кто я?" - француз или кто-то другой. Но когда этот вопрос встал передо мной, без колебаний ответил на него, зная, что это - моя судьба. Отец был болен, и я понял, что ответственность за семью несу только я. И я смог в полный голос, решительно и громко, заявить о том, что я верю в страну, в которой живу".
В 1973 г. в мире случился первый "нефтяной шок". Вот тогда-то и был востребован недавно испеченный экономист. Это было пиком его удачи: ведь он был и французским гражданином, говорящим по-арабски, и знатоком нефтяных проблем. Им заинтересовался один из филиалов самого "Креди Лионэ", в "программе" которого изначально заложена идея "Союза арабского и французского банков".
Язид Сабег вылетел в Кувейт и Оман, чтобы выяснить, как справляются местные банки со "взрывом" цен, и подстегнуть инвесторов вкладывать свои капиталы в европейские банки, в частности, находящиеся во Франции. Он участвует затем во многих крупных финансовых операциях на Ближнем Востоке, в государствах Пер-
* Алжир делился Францией на 3 большие области, составлявшие ее "заморскую территорию", с административными центрами - Алжир, Оран и Константина (прим. пер.).
стр. 73
сидского залива, и однажды, в январе 1974-го, спустившись по трапу самолета в Маскате, он сталкивается нос к носу с Мишелем Жобэром, тогда министром иностранных дел в правительстве Жоржа Помпиду, и Фрэнсисом Мейером, инспектором финансов Франции... Повстречав своего соотечественника арабского происхождения, да еще финансиста и "нефтяника", они его напутствовали: "Такие люди, как вы, играют сегодня фундаментальную роль в политике Франции, устанавливающей прочные связи с этим регионом мира. И это должно стать главным делом вашей жизни".
И несколько месяцев спустя по рекомендации Мишеля Жобэра "молодой арабофон" становится, практически, экономическим послом Франции в арабском мире. Став чиновником высокого ранга, он продолжил карьеру и при Валери Жискар д'Эстэне...
Он дружит теперь со своими бывшими профессорами по Парижскому университету, но его амбиции идут еще дальше. Он хочет быть признан не только как "французский араб, главный по нефти", но как руководитель крупного самостоятельного предприятия...
В начале 90-х, в возрасте 41 года, он создает собственную финансово-инвестиционную компанию... Потом становится крупным промышленником, президентом и собственником предприятия, именуемого теперь "CS" - "Системы коммуникаций". Бывшее захудалое "производство сигнальных оповещений" превратилось в мощную индустрию систем компьютерного обеспечения летательных аппаратов, оснащения для "электронных войн", космических коммуникативных сетей и пр. Эта новая компания ориентирована на такие "полюсы" жизни, как оборона, космос, аэронавтика и, конечно, энергетика.
Его специализация находится на "перекрестке" важнейших государственных интересов и "последнего крика" новейших технологий. И Язид Сабег защищает свое важное дело, бросая вызов тем, кто почти систематически напоминает ему о его "происхождении". "Я чувствую себя задетым за живое, когда кто-то сомневается в моем чувстве национальной гордости за Францию, - доверительно говорит он. - Я могу быть французом и называться так, как называюсь, не скрывая ни своего имени, ни своей фамилии".
Когда в начале 90-х гг. он стал во главе своей компании, ему понадобилось три года, чтобы получить "доступ к секретным материалам" оборонного значения. Он до сих пор говорит об этом с глубокой горечью. "Я был проблемой для некоторых спецслужб. Они задумались над моей верностью Франции, когда увидели мою фамилию. К счастью, кое-кто из высших государственных чинов прояснил вопрос с моей "родословной"... Но в этой сфере, где я работаю, ничто так не настораживает и не возмущает людей, как появление в прессе чьего-то имени, сопровождающегося "уточнением": "родился в Алжире" или "алжирского происхождения""; "вот здесь-то и начинается дискриминация", - заявляет Язид Сабег.
Ему, действительно, надоело, что его называют "хозяином алжирского происхождения"; сам он считает себя французом. Настолько французом, насколько может им быть сын Алжира, где французы лишили алжирцев республиканских идеалов, внушая "бородатым мусульманам" все 130 лет колонизации, что эти высокие идеалы недоступны их пониманию... Но он, Язид Сабег, остался верен французскому гражданству, ибо убежден в том, что если бы Франция сумела "обращаться с алжирцами, как с равными", то не потеряла бы Алжир или осталась бы "тесно привязанной к нему". "Ведь если знаешь число алжирцев, которые умерли за освобождение Франции в 39 - 45 гг. XX в., то можно представить, сколько людей в Алжире разделяло цели Франции. И если бы она не установила там нечто вроде апартеида, разделившего европейцев и мусульман, у алжирцев не было бы причин начинать борьбу за независимость и окончательно рвать с метрополией", - полагает он.
Промышленник видит в массивной эмиграции алжирцев во Францию после 1962 г. лишь подтверждение своей мысли о значительной доле "франкофильства" среди населения Алжира, что живо и по сей день, 40 с лишним лет спустя после достижения независимости. Эти эмигранты, полагает он, "поняли, что их судьба - жить здесь, и они думали, что во Франции они будут, как у себя дома. В их умах независимость не означала разрыв с Францией. В такой перспективе жили и мои родители, убежденные в том, что можно жить и по ту, и по другую стороны Средиземного моря сразу, ощущать свои корни там и реально существовать здесь".
Сам он, исполнив предназначенье своей судьбы "жить здесь", хотел бы теперь прояснить смысл некоторых обвинений, предъявленных французскому колониализму, чтобы видеть новую "перспективу" в жизни страны, где снова совместно живут и алжирцы, и французы. Это новое "смешение", считает Я. Сабег, предполагает свободную дискуссию о недавнем прошлом, дискуссию, способную прояснить всю сложность произошедших в Алжире событий, дабы не затуманивать сознание новых поколений различными мифами национальной истории, рожденными как на одной, так и на другой стороне Средиземного моря. Историческая память не должна, считает промышленник, питаться только ссылками на пытки, которые практиковались французской армией во время Алжирской войны. "Пытка - это хорошо всем известный факт войны. Ну и что теперь делать? Сколько можно об этом говорить? Это же не вся История. Но именно это вдалбливают в память". Надо бы, - сразу добавляет Я. Сабег, - напомнить и о том, что французы экспроприировали земли феллахов и отдали их своим колонистам, которые стали первыми мигрантами из Республики; но именно они начали строить дороги, школы, развивать транспортную систему... Нельзя, конечно, забывать о том, что они учредили и своеобразный "апартеид", но надо объективно проанализировать и период 1945 - 1962 гг., и катастрофические по-
стр. 74
следствия франко-алжирского "развода".
Вообще, полагает он, надо поставить с головы на ноги все те противоречия, которые были в истории отношений Франции и Алжира, чтобы объяснить, почему, к примеру, его, Язида Сабега, родители, как и другие сотни тысяч алжирцев, "въехали во Францию на законных основаниях". Показать всем, почему ни он сам, ни другие представители "второго поколения" не являются никакими "захватчиками" французской территории... "И я, и мои дети, и все вокруг имеют право на объяснение всего этого", - считает наш собеседник.
Может быть, школьный курс истории взаимоотношений Франции и Алжира надо назвать "Корни французского плюро-этнизма"? - но, так или иначе, он должен освещать и драматические события сегодняшней алжирской жизни, и объективно воссоздать картину прошлого, способствовать "объективности" самой человеческой памяти. И не надо ограничивать этот курс истории только войной. Необходимо настаивать на том факте, что Алжир не только арабо-мусульманская страна, но она была и частью "французского мира".
Такая точка зрения предполагает, конечно, что Франция забудет о глубокой ране, которая образовалась в результате Алжирской войны за независимость, и признает, что ей не удалось найти такую формулу сосуществования, при которой алжирцы могли бы жить самостоятельно и "самоуправляться", но в рамках Французской Республики. От желания обеих сторон "перечитать" историю и передать потомкам объективное о ней знание зависит не только эволюция демократического пути Алжира, укрепление авторитета Франции в этой стране, считает Я. Сабег, но и в некотором роде воцарение социального мира в предместьях французских городов, на их окраинах, где живут иммигранты...
Сюжет разговора, касающегося и его личной жизни, и большой политики, так взволновал нашего собеседника, что он не может сдержать решительные интонации: "Я вообще не понимаю, как сможет Алжир развиваться дальше без большого франко-магрибинского участия. Только тогда, когда отношения с Францией обретут объективный характер, можно будет говорить о том, что страна встала на нормальные демократические рельсы.
Демократия будет развиваться, если алжирцы поймут и оценят роль Франции, а французы признают, что они так и не выполнили до сих пор свои обещания Равенства, хотя Братство уже существовало в эпоху Второй мировой войны, когда Франция сама боролась с фашизмом... Ведь сумели же, в конце концов, преодолеть свое прошлое французы и немцы - ведь были же они врагами, а стали теперь союзниками... Но франко-алжирские отношения оставляют все еще желать лучшего, настаивает промышленник. Именно "второму поколению" надлежит их улучшать, а последующему - уже жить в атмосфере согласия..."
Сам Я. Сабег, этот "индустриальный генерал", обещает употребить "всю свою энергию" для строительства нового фундамента франко-алжирского сотрудничества. "Мне как французу алжирского происхождения надо всемерно способствовать тому, чтобы Франция обрела свое новое дыхание. Ведь и ее судьба связана с той частью земли, которая лежит по другую сторону Средиземного моря, с Магрибом!"
Для Я. Сабега этот вопрос, политический, связан и с внутренней жизнью Франции, с проблемой интеграции иммигрантов магрибинского происхождения. "Не надо во Франции жить так, как они жили в Алжире... Здесь надо много работать. А молодым следует сказать ...что от Республики следует добиваться реального равенства, равноценных для всех гражданских прав. Надо иметь полную ясность как в том, что она требует от вас, так и в том, что она вам может дать".
"А что может дать французское гражданство сегодняшним молодым безработным, маргиналам, жителям окраинных гетто?" - вопрошает промышленник-"бёр", подтверждая своим вопросом, что он сам, "хозяин жизни", всего лишь только исключение из общего правила жизни иммигрантов...
"Дети рабочих, которых я видел в школе, конечно, социально продвинуты больше, чем раньше. Но дети безработных иммигрантов как "стояли" на своем месте в обществе, так и "стоят". И в этом застое - только социальный регресс, - свидетельствует Я. Сабег. - В этой среде - только трансмиссия нищеты".
И он констатирует с горечью, что "градус социальной фрустрации среди детей иммигрантов повысился", что в обществе отсутствует "шанс" для спасения тех, кто "потерпел социальное кораблекрушение", так и не сумев закончить школу; что сама система школьного образования такова, что способствует только "воспроизводству людей, не затронутых цивилизацией"... А это, в свою очередь, толкает молодежь к разрыву поколений, к бунту.
С высоты своего особого положения в обществе Язид Сабег, созерцая "скандал" в нем, заявляет: "Я, которому повезло в жизни, могу сказать точно, что лифт социального восхождения больше не работает". В обществе, где традиционный механизм "успешности" помогал лишь в частных случаях, решал индивидуальные судьбы (его судьба - пример тому), этот механизм никогда не зависел ни от этнической, ни тем более от конфессиональной принадлежности людей. Но сегодня признаки социального неравенства настолько аккумулировались, что требования улучшения социальной ситуации и "выравнивания" социального положения стали не индивидуальными, но коллективными. И на этот общественный вызов надо ответить.
Чтобы дать шанс молодежи из иммигрантской среды, "надо придерживаться политики ее социальной ассимиляции, а не интеграции. Только так можно будет говорить об истинной демократии, считает Я. Сабег. Нужна именно "ассимиляция" - в старом и добром смысле этого слова, а не "интеграция", которая ничего уже не может значить сегодня, не обеспечивает никакого равенства
стр. 75
возможностей... Я сам - результат этого процесса ассимиляции, и в него необходимо вовлечь всех, во избежание краха демократии".
Но как же это сделать? "Чтобы избавиться от груза накопившихся социальных неравенств, правительства должны приложить усилия, и на это, может быть, потребуется лет 20 - 25", - полагает Я. Сабег.
Среди мер, которые необходимо предпринять, с его точки зрения, реформа школьного обучения, где должна быть предусмотрена особая профессиональная концентрация сил в так называемых "трудных школах", где учатся дети иммигрантов... Надо активнее и смелее резервировать рабочие места для представителей "этнических меньшинств" не только на заводах и промышленных предприятиях, но и в Администрации, в системе управления, особенно для тех, кто сумел получить дипломы, - у них обязательно должен быть "равный шанс" устроиться на престижную работу, как и у "коренных" французов... Это касается и частного сектора, где также не должно быть социального "ущемления" этноминоритарных групп, уверен Я. Сабег.
Необходимо уничтожить, конечно, всякого рода "гетто" - источники дискриминации, особенно при найме на работу молодежи, живущей в этих неблагополучных городских "зонах"...
Вообще необходимо предпринять внутриполитические шаги "по всем азимутам", считает Я. Сабег, что не исключает и политики "наглядных примеров" социальной успешности. Чтобы починить лифт "социального восхождения", надо уметь также мобилизовать "способности общества опираться на людей, которые успешно идут вперед или умеют подниматься вверх, перепрыгивая через ступени". Надо уметь использовать примеры жизненных удач так, чтобы любой человек мог сказать: "И я тоже так смогу". Этого недостаточно, конечно, но это необходимо, уточняет Язид Сабег, ссылаясь на свой жизненный путь.
Но здесь мы вступаем в порочный круг этой "эксклюзивности".
Социальная фрустрация влияет и на кризис идентичности иммигрантов, и на усиление их личностных акцентов на своем "мусульманстве". А подчеркивание своей "исламской принадлежности", думает Я. Сабег, приводит к общинно-конфессиональной "замкнутости", что в свою очередь вызывает общественное недоверие, недоброжелательность и реакцию "экономического отторжения" иммигрантов, оказывающихся безработными.
Вот почему обязательно надо, считает Язид Сабег, "прививать", внушать гордость молодым людям из иммигрантской среды, называя их "французами". Иначе они все станут "мусульманами"! - предупреждает тот, кто постоянно повторяет, что "превыше Республики и ее идеалов ничего быть не может". И добавляет: "Я знаю, что я - француз. Но мне говорят, что я - мусульманин"...
Сам он считает себя человеком, который создал, "построил" самого себя путем установления контактов с людьми другой, христианской веры ("демо-христианами", как говорит он, когда еще жил на Севере, где и познакомился со сторонниками независимости Алжира). Мусульманский юноша дружил со скаутами, жил в их лагерях и даже собирал пожертвования для католического лицея... Не из простого любопытства, но из духовного интереса постигал он другой мир, возможно, в поисках человеческого "синкретизма"... Эти свои "мосточки" он продолжает строить и сегодня: у него жена - католичка, а для своих детей он выбрал двойные имена, соединив таким образом их мусульманские и христианские корни... И в настоящее время он отдает значительную часть своей энергии поискам "общих ценностных ориентиров" для мира ислама и Французской Республики (даже основал в 2003 г. "Светскую конвенцию в защиту прав на Равенство и социальное продвижение мусульман Франции")...
Стратегии "исламистов", требующих обособления своей "общины", а значит, разделения Франции по "этнокоммунитарным" и этноконфессиональным признакам*, Язид Сабег противопоставляет тактику тех французских мусульман, которые считают себя связанными с культурой и идеалами Республики и "открытыми" для взаимодействия с представителями других религий.
Он верит также и в способность Франции найти способ сосуществования с мусульманами, живущими сегодня на ее территории, как она сумела "ужиться" с другими религиями, которые исповедуют ее граждане.
Влиятельный "патрон" и не чуждый политическим интересам, он всегда отказывался от предложений выставить свою кандидатуру на выборах в парламент, войти в правительство, считая, что все это - своеобразная "жестикуляция" для придания чисто внешней значимости проблеме "бёров"... "Вводя "бёров" в правительство (случай Токийи Сайфи, работавшей в 2002 г. в правительстве Раффарэна. - С. П.), политический класс очищает свою совесть чисто символическим жестом - ведь на самом деле для этой работы нужны просто компетентные люди..."
В тот день, когда министр финансов, пять или шесть парламентариев и Великий магистр масонов будут во Франции "выходцами из иммигрантской среды" (из весьма заметного уже в стране "бёрского меньшинства"), вот тогда можно будет говорить о реальных переменах, мечтает Язид Сабег. "Статус жертвы, с которым прожили наши родители, - постепенно исчезнет, люди поймут, что можно быть французом, не обязательно имея корни во французских провинциях"...
Когда Язид Сабег говорит, то он постепенно обретает интонации трибуна. "Настало время ответов на многие вопросы", - любит он повторять. Можно ли верить ему, когда он вас убеждает в том, что не питает никаких политических амбиций, хотя и добавляет - "пока"?
Перевод с французского С. ПРОЖОГИНОЙ
* Французская Республика юридический статус "этнических меньшинств" не признает (прим. пер.).
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Swedish Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.SE is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Serbia |