"Нет огня, большего, чем страсть, нет беды, большей, чем ненависть; нет несчастья, большего, чем тело; нет счастья, равного спокойствию".

Дхаммапада. Глава о счастье

Н. ЛИСТОПАДОВ

Доктор исторических наук

"Дуриан! Купите свежий дуриан!" - громко зазывает дородная торговка. Она сидит на деревянном помосте, ловко скрестив ноги. Перед ней, прямо на земле, возвышается целая гора крупных зеленых пупырчатых плодов, напоминающих ежей. Подхожу поближе. Торговка хватает самый большой плод и протягивает его мне. - "Понюхайте, какой ароматный!" - Невольно морщусь. Запах дуриана, что называется, на любителя. Смесь прелого лука и протухшего яйца. Хозяйка экзотических фруктов и ее товарки, торгующие кто бананами, кто манго или папайей, увидев мою реакцию, весело смеются: "Не нравится дуриан, возьмите еще что-нибудь". Действительно, на портовом рынке Янгона есть что выбрать. Тут и плоды хлебного дерева, и авокадо, и ананасы. Буйство красок и запахов. Весьма колоритны и сами торговки.

В Мьянме торговлей занимаются по преимуществу женщины. Они ярко одеты. Многие курят местные сигары - чаруты, завернутые в кукурузные листья. Рядом возятся дети торговок. Стоит веселый гомон. Иногда вспыхивают незлобные перебранки. И вдруг в эту рыночную суматошную атмосферу проникают какие-то посторонние, диссонирующие звуки. Слышится жалобное, тонкоголосое пение. Оно доносится с противоположного края базара. Вскоре между прилавками со всякой всячиной выплывает вереница странных существ. Хрупкие, худые, невысокого роста. С бритыми головами, опущенными долу глазами. Почти бестелесные их фигуры укутаны в бледно-розовые, словно обесцвеченные одеяния. Это - тилащин. Так называют в Мьянме буддийских монахинь.

ПУТЕМ ДОБРОДЕТЕЛИ

В руках тилащин держат алюминиевые посудины для сбора подаяний. Торговки, покупатели бросают в чаши мелочь. Обращаю внимание, что подаяния отнюдь не щедрые, а напротив, скорее символические. Монашки скрылись из виду, затихло их бормотание. Растаяло на мгновение возникшее ощущение какой-то грусти, задумчивости. Рынок возвратился к своим будничным, мирским заботам.

Несведущий человек, чего доброго, может принять бритоголовых тилащин за поклонниц ка-

стр. 69

кой-нибудь поп-группы, вроде "Полиции нравов". На самом же деле, если мода на бритые девичьи и женские головки на Западе возникла недавно, то буддийскому монашескому обычаю уже более двух с половиной тысяч лет. Кстати, как-то попался на глаза красочный туристический путеводитель по Мьянме, изданный на Западе, в котором под одной из фотографий подпись: "Буддийские монахи за молитвой". Как, наверное, уже догадался читатель, на самом деле там были изображены монахини. Не всяк бритый - монах. Как тут не вспомнить Козьму Пруткова. Да и сам институт монашества как таковой возник первоначально именно в буддизме. У Будды Гаутамы, который достиг просветления и проповедовал свое учение в Индии, появились ученики - последователи, составившие монашескую общину - сангху. Монахи, называемые бхикщу, отказывались от собственности, отрекались от всех мирских привязанностей, облачались в рубища - старые, изношенные белые одежды, которые от времени пожелтели, побурели. Так шафрановый, оранжевый цвет разных оттенков стал цветом буддизма. Уходящему из мира ни к чему пышная шевелюра, которая требует заботы. Монаху не пристало думать о красоте прически. Ему подобает ходить с бритой головой. Сначала посвящение в сангху получали только мужчины. Вообще-то, в буддийских текстах и книгах говорится, что мужчина и женщина равны. Тем не менее, Гаутама возражал против того, чтобы женщины становились монахинями. Наверное, дело в том, что он просто жалел представительниц прекрасного пола. Ведь им в силу чисто естественных причин труднее следовать аскетическим ограничениям монашеской жизни. Все-таки Будда внял, как утверждает предание, мольбам своих самых ревностных последовательниц и разрешил женщинам брать на себя обеты монашества. Так появились монахини-бхикхуни. В бирманских пагодах мне приходилось видеть гипсовые изваяния самых первых бхикхуни, которые прославились ученостью и благочестием...

Мой бирманский друг Ко Мья У пригласил меня в гости. Живет он на окраине Янгона, в бамбуковом домике, крытом тростником. Добираться приходится с пересадкой, на двух переполненных автобусах. Справа - места для мужчин, слева - для женщин. Об этом уведомляют специальные таблички. Ко Мья У - скромный госслужащий. На его зарплату семье не прожить. Поэтому жена хозяина открыла небольшую парикмахерскую. Прямо, можно сказать, в прихожей поставлены два кресла, повешено зеркало. Благо, в тропиках нет нужды в солидном помещении. Был бы навес от горячего солнца и ливней. Мы с другом беседовали, освежаясь терпким зеленым чаем. А Мала Вэй, так звали хозяйку, трудилась над прической клиентки, молодой особы. Юная красавица капризничала, просила что-то подправить. И тогда я в шутку посоветовал парикмахерше обрить клиентку наголо. Пусть немного поживет в монастыре. "Как-нибудь в следующий раз", - засмеялась девушка.

И тут бирманки заговорили о знакомых, ставших монахинями и ведущих праведную жизнь. Ко Мья У хмыкнул: "Знаем мы этих праведниц. Замуж никто не берет, вот они и подались в монастырь. Ты же слышал бирманскую пословицу, - обратился он ко мне: "Если женщина не вышла замуж или разорилась, то ей ничего не остается, как облачиться в розовые одежды тилащин". Мала Вэй горячо запротестовала: "Вечно эти мужчины недооценивают женщин. Далеко

стр. 70

не все женщины идут в монахини из-за неустроенной личной жизни. Есть же ведь и настоящие подвижницы. Возьми хотя бы До Ньяна Сари". "Ну, ладно, ладно, - оправдывался муж, - уж и пошутить нельзя".

Шутки шутками, но, действительно, отношение в Мьянме к монахиням далеко не такое почтительное, как к монахам. Последних, как мне показалось, просто обожествляют. Недаром обращаются к ним со словом "пхэя", которое означает также - Будда и пагода. Любопытно, что к тилащин обращаются по-другому -"сэялей", а к настоятельницам - "сэяджей". Вообще-то "сэя" - понятие мужского рода, означающее учитель, наставник, старейшина. Таким образом, когда к ним адресуются - сэялей - младший учитель, или сэяджей - старший учитель, монахини как бы теряют принадлежность к женскому полу и поднимаются до уровня мужчин. Видные монахи составляют духовные попечительские советы женских монастырей.

Монашествующих мужчин в Мьянме, вместе с послушниками, более 300 тысяч, тогда как женщин - всего около 25 тысяч. К тому же, их нельзя назвать стопроцентными монахинями-бхикхуни, ибо еще в средневековье пресеклась традиция посвящения женщин в монашеский сан. Само слово "тилащин" можно перевести как "соблюдающая заповеди" или же "обладающая добродетелями". Каждый буддист - и монашествующий, и мирянин - обязан соблюдать пять заповедей: не убий, не укради, не прелюбодействуй, не лги, не употребляй спиртные и прочие дурманящие вещества. Монахи и монахини, кроме того, не должны принимать пищу после полудня, им заказаны всякие развлечения: танцы, песни, игра на музыкальных инструментах, запрещено носить украшения, сидеть и лежать на высоком и мягком. И, пожалуй, самое главное требование - относиться с любовью и добротой ко всему живому.

В Мьянме полно москитов, других насекомых-кровососов. Досаждают они и монахиням. Но я ни разу не видел, чтобы они прихлопнули москита. Впившихся в тело насекомых монашенка легонько стряхивает за окошко. У такого поведения в тропиках, помимо религиозных мотивов, есть и чисто практическое объяснение. Не успел достаточно резко отмахнуться от вроде бы безобидного жука, как на ладони вскочил огромный волдырь. Придавил маленькую гусеницу - и на руке образовалась долго незаживающая рана. Так что лучше никого не трогать. Пусть все живое мирно ползает и летает.

В обыденной жизни бирманки практически не подвергаются дискриминации. Но вот в том, что касается сфер высокой духовности, существует своего рода негласная традиция, закрепляющая эти области за мужчинами. Удел же женщин - прежде всего семья, повседневные заботы о хлебе или, вернее, рисе насущном. Зачастую семейное благополучие зиждется именно на труде хозяйки. Она или торгует, или шьет, или, как Мала Вэй, открывает небольшую парикмахерскую, занимается каким-нибудь ремеслом. Недаром мужчины, молясь, благодарят судьбу за то, что они не родились женщинами. Традиция воспрещает дамам входить в наиболее священные места пагод. Открыто бирманки никогда не жалуются на свою долю, воспринимая ее как данность. Но подспудное сопротивление, по моим наблюдениям, наличествует. И одно из его проявлений - борьба за право на высокую религиозную и духовную жизнь.

В целом, общество без пиетета относится к тилащин. Однако некоторые из них, преодолевая все преграды, добиваются всеобщего уважения благодаря добро-

стр. 71

детельности, учености, организаторским талантам. Взять хотя бы уже упоминавшуюся До Ньяна Сари. Она приобрела широкую известность в Мьянме как организатор и настоятельница одного из самых крупных женских буддийских монастырей. Мне довелось посетить эту обитель.

Расположена она на тихой янгунской улочке и представляет собой целый комплекс с кельями, огромным залом для молитв, трапезной. Тут проживают более 200 монахинь и послушниц. Мое внимание сразу же привлек портрет основательницы. Очень умное, волевое лицо. Такую женщину легко представить в роли министра или, допустим, крупного ученого. Но До Ньяна Сари предпочла судьбу тилащин - "дочери" Будды, ушла в монастырь семнадцатилетней и провела там более 60 лет. Умерла она в 1975 г.

ИЗ УНИВЕРСИТЕТА - В МОНАСТЫРЬ

Моей провожатой по монастырю согласилась быть монахиня До Санда Тхери. Вообще, надо сказать, что буддийские монастыри - как мужские, так и женские - не закрыты от мирян. Любой может зайти в них, побеседовать с монахами, помолиться. Оказалось, что До Санда Тхери, очень приветливая, с интеллигентным лицом тилащин, до того, как облачилась в светло-розовые одеяния, была доцентом в университете, преподавала историю. Потом мирская, светская жизнь стала тяготить ее.

"Я поняла, - говорит бывшая ученая дама, - что только жизнь в монастыре дает возможность избавиться от четырех зол, препятствующих достижению спокойствия и, в конечном счете, просветления. Эти четыре зла: моха - невежество, непонимание истинного положения вещей; лоба - жадность, стремление к обладанию мирскими благами; дота - ненависть, гнев, недоброе отношение к людям и тэхна - вожделение, погоня за плотскими удовольствиями".

На мой вопрос, не жалко ли ей было отказаться от ученой карьеры, монахиня ответила: "Я продолжаю заниматься наукой. Созерцательная монастырская жизнь даже способствует этому". И в подтверждение своих слов протянула мне рукопись. Прочитав заглавие, я понял, что это солидный труд о принципах монархического строя в Мьянме. Добрая дюжина листов была исписана аккуратным почерком, без единой помарки. Настоящий каллиграфический шедевр. Даже не верилось, что человеческая рука способна так безукоризненно вывести круглые бирманские буквы. Ясно, что автор рукописи пребывал в самом безмятежном состоянии духа и абсолютно никуда не торопился.

Но вернемся к монастырскому распорядку. Он довольно строгий. Ранним утром, не позже 5 часов, как раз на восходе солнца раздаются три удара в бронзовый гонг. Это сигнал к подъему. Монахини встают, молятся, завтракают. Принимают пищу в буддийских монастырях всего два раза в день. После полудня, как мы уже знаем, это категорически воспрещается. Можно только выпить воды или чая. Что же на трапезу? Основа ее - большая порция риса с добавлением жареных овощей. Буддисты, как правило, не вегетарианцы. Но монашествующие позволяют себе только мясо птицы или же рыбу. Иногда миряне, главным образом, родственники, по случаю какого-нибудь важного семейного события - свадьбы или дня рождения - балуют тилащин сладким: угощают тортом или мороженым.

В трапезной замечаю, что среди монашек есть совсем дети, девочки лет семи. Этакие розовые мышки. Оказалось, что они постриглись на время школьных каникул. В монастыре девочки изучают молитвы, священные буддийские тексты, зачатки языка пали, на котором эти тексты написаны. Вообще, в Мьянме в буддийский монастырь не обязательно уходить на всю жизнь. Можно ограничиться несколькими неделями или даже днями, а потом опять вернуться в мир. На время обривают головы даже известные артистки.

Сама церемония пострижения весьма любопытна. Девушку обряжают как принцессу, на голову водружают усыпанную искусственными камнями корону. Все это должно напоминать о том, как две с половиной тысячи лет назад принц Сиддхартха Гаутама покинул дворец в поисках истины. Затем будущую тилащин ведут в пагоду помолиться перед изображениями Будды и святых. По возвращении в монастырь она снимает наряды принцессы и облачается в белые одежды, символизирующие чистоту намерений и безгрешие. Интересно, что и в Древнем Риме соискатель государственной должности надевал белую тогу; само слово "кандидат" означает "одетый в белое", так что в данном случае цветовая символика Запада и Востока совпадает.

И вот наступает самый ответственный момент - пострижение. Старшие монахини очень ловко орудуют острыми бритвами. Дело для них привычное. Несколько минут - и голова становится гладкой, как яичко. Бритоголовые тилащин выглядят очень беззащитно, даже, на мой взгляд, жалко. Так и хочется погладить их по головке. Но нельзя. Бирманцы вообще не любят, когда дотрагиваются до их головы.

ОСТРОВ СПОКОЙСТВИЯ

Несмотря на кажущуюся ранимость и беззащитность, тилащин сильны духом, настойчивостью в постижении откровений буддийского учения. Некоторые женщины-монахини, в их числе была и До Ньяна Сари, изучили Трипитаку, буддийский канон, ничуть не хуже монахов. Есть и такие, кто знает канон наизусть.

стр. 72

А ведь он объемнее Библии в 11 раз! Для тилащин регулярно устраиваются экзамены на знание буддийской истории и священных текстов. Отличившимся выдаются почетные грамоты. Поэтому значительную часть времени монахини проводят с книгой в руках, заучивая наизусть молитвы и заповеди. Невозможно представить себе монастырскую жизнь и без медитации, которая очищает сознание от посторонних мыслей, дает внутреннее спокойствие. Когда смотришь на медитирующих тилащин с отрешенными лицами, то они кажутся существами нереальными, не из плоти и крови. Засмотревшись на медитирующих, я и сам, кажется, потерял ощущение пространства и времени.

К действительности меня вернул голос До Санда Тхери. Оказывается, она уже несколько раз обращалась ко мне с вопросом, не хочу ли я спуститься вниз и посмотреть, как послушницы перебирают рис для завтрашнего обеда. Глазам предстала живописная картина: десятки монашек сидели перед чашами и быстро-быстро перебирали рис, как будто неведомые птицы с розоватым оперением лапками разгребали зерно.

Буддизм - религия мироотречения. Монахи, и монахини в особенности, должны стремиться к уходу от всех мирских дел. Поэтому буддийские монастыри, в отличие от христианских, не ведут никакого хозяйства. Их обитатели в идеале не должны прилагать рук к какому-либо физическому труду. Обязанность монаха - деятельность духовная. Реальная жизнь, конечно, вносит коррективы в эти запредельные схемы. Тилащин работают на кухне. Сами стирают свои одеяния. Похоже, в день, когда мы пришли в монастырь, была большая стирка. Розовые тоги парусили на балконах, на веревках, протянутых среди двора. Обитель напоминала гигантский корабль с розовыми парусами, устремленный к нирване, где нет ни печалей, ни тревог. Правда, романтический образ несколько портила пыль, которую подняли послушницы, подметая метлами дорожки в монастырском саду.

Тилащин живут на подаяния и пожертвования. По праздникам устраивается церемония сбора подаяний в городских кварталах. Из ворот обители гуськом выходят десятки монахинь с чашами для милостыни. Настоятельница держит над головой оранжевый зонт от солнца. Процессия обходит дома, и хозяева жертвуют рис, деньги. Кто что может.

Тилащин ничего не просят. До Санда Тхери пояснила мне, что их монастырь обеспеченный, у него много богатых попечителей и жертвователей, помогает государство, и нужды в сборе подаяний нет. "Но надо же людям предоставить возможность совершить доброе дело. За горстку риса, пожертвованную от чистого сердца тилащин, согласно закону кармы, воздастся сторицей", - сказала монахиня.

Есть обители, и таких большинство, едва-едва сводящие концы с концами. Им по-братски помогают близлежащие мужские монастыри, отдавая часть своих продуктов. Разумеется, совершенно бескорыстно.

Стемнело. В монастыре царит тишина, подчеркиваемая негромким мерным бормотанием молитв и мелодичным шелестом колокольчиков, украшающих маленькие монастырские пагодки. Звучит гонг. На этот раз он созывает на последнюю, вечернюю совместную молитву. Мне разрешают подняться в молельню, на второй этаж. Мерцают на алтаре покрытые золотом статуи Будды. Коленопреклоненные тилащин шепчут молитвы. Старшая монахиня ставит на алтарь букеты цветов и сосуды с водой, возжигает свечи. Воздух наполняется запахом сандала. Проходит десять минут, полчаса. Моление продолжается. Тихо покидаю монастырь. За его воротами, несмотря на поздний час, оживленная жизнь. Из чайной доносится веселая музыка, чему-то громко смеются подростки.

Ушел из монастыря я, что называется, по-английски, не попрощавшись. Но ведь мы не в Великобритании, а в Мьянме. На следующий день я вновь навестил До Санда Тхери, чтобы поблагодарить ее за рассказ о жизни тилащин. Монахиню я застал за чтением письма. Оно пришло из США, от молодой американки, увлеченной буддизмом, которая просила принять ее в монастырь на непродолжительное время. Наверное, американке разрешат приехать. Жили в обители женщины и из других государств.

По всей видимости, Мьянма - одна из немногих стран мира, где существуют такие уникальные заведения, как женские буддийские монастыри. Они выполняют важную роль, будучи центрами своего рода специальной психологической профилактики. Уставшая от мирских забот женщина может на время укрыться здесь, как на тихом острове, отдохнуть душой. Бледно-розовые одеяния - это, быть может, единственное спасение для девушек и дам с не совсем устойчивой психикой. Под монастырской сенью находят приют и сироты, одинокие старухи. Старушки обычно облачаются в одежду темно-коричневого или бордового цвета. Подобных "божьих одуванчиков" мне довелось встречать и в Бурятии, на празднике в Иволгинском дацане, что под Улан-Удэ. Правда, почтенные бурятки-буддистки были в красочных национальных костюмах, но с бритыми головами и с огромными четками на шее.

Кажется, что сам воздух в монастыре наполнен смирением и целомудрием, тихой печалью. Но было бы ошибкой думать, что все чувства тилащин умерли, и они пребывают в постоянной грусти. Совсем нет. С веселой белозубой улыбкой они встречают шутку, охотно беседуют. Для многих из них пребывание в монастыре - важный, но короткий эпизод в жизни. Один мой знакомый-европеец как-то сказал: "В буддийских странах большой процент мужчин становится монахами. А если бы и множество женщин принимали обет безбрачия? Так бы и жизнь пресеклась".

Наверное, резон в этих словах есть. К тому же женщина сполна выполнит свой религиозный долг, если посвятит сына в послушники или, тем более, в монахи, хотя бы и на время. Это считается куда более важным и религиозно ценным, чем самой стать тилащин. Услышав мои размышления на эту тему, До Санда Тхери с мягкой улыбкой заметила: "Пусть так. Но ведь нельзя же и у нас, женщин, отнимать право выбора, право посвятить жизнь высокому служению Будде, поиску истины".

Мне оставалось только согласиться с гостеприимной монахиней.

Permanent link to this publication: