Переживаемый ныне человечеством этап "отмечен небывалым за весь послевоенный период по своей интенсивности и остроте противоборством двух полярно противоположных мировоззрений, двух политических курсов - социализма и империализма" ¹ . Одна из центральных проблем современной идеологической борьбы - проблема мирного сосуществования Советского Союза как ведущей социалистической страны с крупнейшими капиталистическими странами Западной Европы и Северной Америки, нередко объединяемыми общим понятием "Запад". На развитие отношений СССР с этими государствами немалое негативное воздействие оказывают идеи, выдвигаемые противниками разрядки с целью посеять недоверие к мотивам и целям Советского Союза, доказать, будто создание прочного мирового порядка с участием нашей страны невозможно, изобразить ее в качестве некоего мирового "центра зла".

Пропагандистская кампания, которую раздувает администрация США, опирается на весь комплекс концепций и мифов, накопленных антикоммунизмом за многие десятилетия. Идейный багаж современных антисоветчиков включает теории и схемы философского, исторического, политического, общесоциологического характера. Особая роль отводится тенденциозной интерпретации истории нашей страны, места России и СССР, содержания и значения связей Востока и Запада в мировой истории. В последнее время в связи с оживлением консервативных течений в буржуазной идеологии, с нарастанием шовинистических, милитаристских тенденций в политике США и усилением попыток найти им идеологическое оправдание в западной литературе все чаще встречаются версии о том, что Россия и СССР всегда представляли собой некое "чужеродное тело" в орбите "западной цивилизации" и угрозу международной стабильности. Стародавняя антитеза "Россия - Запад" ныне снова выдвигается на авансцену в качестве идеологического обоснования антисоветизма и русофобии.

В обиходной речи и в научной литературе понятия "Восток" и "Запад" нередко употребляются без уничижительного в отношении той или другой группы стран и народов оттенка. В таких случаях мы сталкиваемся не с европоцентристской антитезой, а либо с публицистическим обозначением предмета разговора, либо с делением, в основе которого лежат традиционные географические представления. Однако в наши дни, когда буквально на глазах меняются социально-экономические и политические условия существования десятков миллионов людей на всех континентах, когда все рельефнее выявляется огромное многообразие развития стран и народов мира, а в качестве главного противоре-

¹ Пленум Центрального Комитета КПСС, 14 - 15 июня 1983 года. Стеногр. отч. М. 1983, с. 113.

стр. 35

чия эпохи все определеннее выступает противоборство двух основных общественных систем - социализма и капитализма, охватывающее как Восток, так и Запад, данная антитеза становится в науке вообще бессмысленной. Тем не менее она остается на вооружении той части буржуазных идеологов, которые наиболее тесно связаны с интересами Империалистических кругов и политикой антикоммунизма. Причинами этого являются растущее подчинение буржуазной науки империалистической политике, смыкание ее со стратегией и тактикой современного антикоммунизма, антиисторизм буржуазной методологии, игнорирующий объективные закономерности общественного развития ² . Буржуазные историки сами называют историю наиболее политизированной гуманитарной дисциплиной ³ . Советологи не скрывают зависимости своих концепций от потребностей практической политики капиталистических держав ⁴ .

Конечно, далеко не все современные обществоведы-немарксисты занимают явно выраженную реакцонную политическую позицию. Однако факт остается фактом: при всех различиях в интерпретации нашей истории большинство буржуазных исследователей стремятся представить Россию и Советский Союз неким антиподом "Запада" и якобы олицетворяемой последним магистральной линии социального прогресса. При этом Советская власть изображается как наследник худших черт самодержавия ⁵ .

В стратегию антикоммунистов апологетика "Запада" и дискредитация "Востока" вплетаются не случайно. И здесь дело не только в том, что деление основных линий общественного развития на "западную" и "восточную" направлено против марксистского учения об общественно-экономических формациях, отражающих закономерности мировой истории. Суть в том, что после 1917 г. противопоставление "Востока" "Западу" стало наполняться новым содержанием. Октябрьская революция и построение социализма в СССР были объявлены реакционными политиками и идеологами "антизападными" явлениями, вызванными к жизни спецификой России как азиатской или, в лучшем случае, евразийской страны; ленинизм как якобы "восточная" идеология стал все настойчивее противопоставляться марксизму как "западной" системе идей; национально-освободительное движение народов, ранее объяснявшееся "дикостью", отсталостью аборигенов, начали связывать с "рукой Москвы", "происками Коминтерна" и т. п. Таким образом, усилиями идеологов антикоммунизма в центр понятия "Восток" оказались помещенными Россия и Советский Союз. В центре понятия "Запад", как и раньше, оставались крупнейшие империалистические державы, но "передовая миссия Запада", которая по-прежнему носит культуртрегерский характер в отношении зависимых и социально отсталых стран, приобрела воинствующую антикоммунистическую и антисоветскую направленность.

Таков ныне общий политико-идеологический фон, на котором развертывается в современной советологии исследование места России и СССР в мировой истории, исторических традиций и специфики разви-

² См. Марушкин Б. И. История в современной идеологической борьбе. М. 1972; Скворцов Л. В. История и антиистория. М. 1976; Салов В. И. Историзм и современная буржуазная историография. М. 1977; Искендеров А. А. Основные черты и этапы кризиса буржуазной исторической науки. - Новая и новейшая история, 1980, N 5; Могильницкий Б. Г. Современный этап кризиса буржуазной исторической науки. - Вопросы истории, 1980, N 9; и др.

³ Soviet Studies, October 1972, p. 292.

⁴ Dziewanowski М. К. The Future of Soviet Russia. In: Garmish 80. Zweiter Weltkongress fur Sowjet- und Osteuropa Studien. Garmish. 1980, S. 183.

⁵ См. об этом: Миронов Б. Н. Некоторые схемы истории СССР в современной англо-американской буржуазной историографии. В сб. Критика новейшей буржуазной историографии. Л. 1976, с. 83.

стр. 36

тия нашей страны, ее отношений с зарубежными странами. Западная историография данной проблематики на нынешнем этапе впитала в себя, переработав и обновив, сформировавшийся раньше концептуальный багаж - как европоцентристские и русофобские, так и менее предвзятые в отношении России концепции.

Представления иностранцев о нашей стране, формировавшиеся в рамках феодального и буржуазного мировоззрений, никогда не отличались цельностью и внутренним единством. В этом сказывались и сложившиеся у них представления, обусловленные нехваткой точных данных, но чаще - политико-дипломатические и идеологические цели, ставившиеся перед теми, кто совершал путешествия в нашу страну. Отсюда тенденциозность, однобокость и противоречивость мемуарной и дневниковой литературы о России. Вместе с тем в этой литературе давно уже обозначились общие линии традиционного интереса со стороны как русофобов, так и русофилов. К этим линиям относятся в первую очередь политическая система России, культура и национальные черты русского народа. Что разделяет - или, наоборот, сближает - нашу страну и ее жителей с соседними народами, каким с учетом этого может быть поведение этого крупнейшего по территории государства на мировой арене - вот вопросы, более всего волновавшие иностранных наблюдателей. Взвешенный объективный ответ на эти вопросы требовал верного методологического подхода к проблемам общего и специфического, главного и частного, закономерного и случайного, подхода, которым буржуазная наука не обладала даже в период своего расцвета, и тем более не имеет его сейчас.

Немалое число современных буржуазных историков, социологов, политологов исходит из того, что Россия прошла кардинально отличный от других европейских стран исторический путь и это обусловило исключительный, из ряда вон выходящий характер ее общественной жизни ⁶ . Поныне в буржуазной историографии можно встретить утверждения, будто Россия и "Запад" представляют две "противостоящие друг другу культуры" ⁷ . Такими тезисами оперируют и буржуазные политики, стремящиеся подчеркнуть "чужеродность" всего русского "западной цивилизации" и упростить антитезу "Запад - СССР" в глазах широких слоев общественного мнения до формулы "мы - они". Так, ссылаясь на постулат посетившего Россию в 30-х годах XIX в. французского монархиста А. де Кюстина о "разных корнях" исторической традиции России и Европы, американский генерал Э. Роуни, участвовавший в 70-х годах в переговорах по ОСВ, категорически заявлял, что русские принадлежат к "другой культуре" ⁸ . При этом априори подразумеваются более передовой характер некоей единой европейской цивилизации и культуры и отсталый "азиатский" характер развития непонятного и загадочного, с точки зрения европейца, российского общества.

Ссылки на непостижимость психологии и поведения тех или иных народов нередко служили оправданием недружественной по отношению к ним, а то и прямо экспансионистской, колонизаторской политики империалистических держав. В буржуазной литературе широкое хождение имеет высказывание У. Черчилля о России как "загадке, окутанной секретностью внутри тайны". Цитируя эти слова, американский славист Дж. Биллингтон называет метафорой России матрешку, суть которой невидима стороннему наблюдателю, ибо находится внутри многих оболо-

⁶ См. об этом: Сухотина Л. Г. О некоторых новых тенденциях англо-американской буржуазной историографии в освещении исторического места России. В кн.: Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 14. Томск. 1980, с. 50 - 61.

⁷ Ragsdаlе Н. Detente in the Napoleonic Era: Bonaparte and the Russians. Lawrence. 1980. p. XI.

⁸ Rowney E. L. The Soviets Are Still Russians. - Survey, Spring 1980, vol. 25, N 2, p. 9.

стр. 37

чек ⁹ . Показательно заявление адъюнкт-профессора университета штата Алабама (США) Г. Рэгсдейла о том, что "западные исследователи чересчур готовы поверить худшему о России". Однако автор обвиняет в этом... самих русских ¹⁰ . Столь откровенно предвзятое отношение советологов к целому народу превращается в своеобразное методологическое кредо, на основе которого ведутся исследования и даются практические рекомендации политикам. Еще один американский исследователь, рассматривая перспективы советско-американских отношений на страницах журнала правого, консервативного толка "Орбис", объявляет, что в силу идеологии, исторического опыта и традиции Советский Союз "совсем не похож на другие страны" и по этой причине отношения между США и СССР никогда не будут "нормальными", т. е. соответствующими западному пониманию ¹¹ .

Таким образом, стремясь возложить на нашу страну вину за напряженность в международных отношениях и ограниченный масштаб сотрудничества с капиталистическими государствами, буржуазные идеологи и политики пытаются опереться на тезис о фатальном расхождении западноевропейского и русского исторических путей. Выстраивая цепочку факторов, якобы определивших ход русской истории, буржуазные исследователи прежде всего обращаются к влиянию, оказанному Византийской империей и особенно монгольским игом на складывающееся Русское государство. При этом, если византийское влияние оценивается неодинаково (и сама Византия не всегда однозначно ассоциируется с цивилизацией азиатского типа ¹² ), то монгольское нашествие неизменно изображается как главная детерминанта русской истории, направившая ее в противоположную от Европы сторону.

Сами по себе подобные представления ничего нового не содержат. Еще в 1920-х годах сложилась т. н. евразийская концепция, согласно которой Россия являет собой неповторимое образование, родившееся на стыке двух континентов и культур и вобравшее в себя черты обеих ¹³ . В разработке этой концепции активное участие приняли белоэмигрантские историки, которые, в свою очередь, использовали труды русской государственной школы историков (С. М. Соловьева, Б. Н. Чичерина и др.), а также построения славянофилов, отграничивавших Россию от Западной Европы. Согласно "евразийцам", российская государственность имела не самобытные и тем более не европейские, а азиатские, идущие от Золотой Орды корни, причем именно последние оказали наиболее сильное влияние на судьбы России. И хотя некоторые положения "евразийской" концепции оставляли открытым вопрос о принадлежности России к социокультурному ареалу "Востока" или "Запада", а также о "доле" азиатского и европейского в ее исторической традиции, приверженцы данной концепции по большей части решительно отделяли Россию от Европы, превратив этот пункт, по выражению одного из современных западных историков, в "воинствующую догму" ¹⁴ .

То же в принципе можно сказать о современных последователях "евразийской" концепции на Западе. В одном из курсов русской истории, вышедшем в США, можно встретить рассуждения о том, что Россия не принадлежит ни Европе, ни Азии, а представляет "смесь восточного и западного", "остается мостом между Востоком и Западом". Да-

⁹ Billington J. Soviet Atitudes and Values: Prospects for the Future. In: The USSR and the Sources of Soviet Policy. Washington. 1978, p. 106.

¹⁰ Ragsdale H. Op. cit., p. XI.

¹¹ Miller M. E., The Role of Western Technology in Soviet Strategy. - Orbis, Fall 1978, p. 564.

¹² См., напр. Burns McNall E., Lerner R. E., Meacham S. Western Civilizations: Their History and Culture. N. Y. 1980, pp. 257 - 259.

¹³ См. об этом: Миронов Б. Н. Ук. соч., с. 58 - 60.

¹⁴ Наlрегin Ch. J. George Vernadsky, Eurasianism, the Mongols and Russia. - Slavic Review, Fall 1982, vol. 41, N 3, p. 480.

стр. 38

лее, однако, следует стандартный тезис о специфике русской истории, которая направляла страну по пути, коренным образом отличающемуся от западноевропейского и американского ¹⁵ . Больше того, подобная философия прямо кладется в основу интерпретации социальной структуры и политической системы СССР. Например, утверждается, что двух столетий монгольского ига "хватило... чтобы путь России более никогда не приблизился к европейскому... Элита, массы, класс - все эти слова в российском контексте приобрели исключительное значение" ¹⁶ .

Сравнивая выводы современных приверженцев противопоставления России Европе с концепциями "евразийцев" и славянофилов, ясно видишь не только сходство, но и различия в их позициях. Главный водораздел пролегает по линии отношения к нашей стране. Славянофилов отличала горячая любовь к родине, хотя она порой и выливалась в крайности утрированного патриотизма и мессианского кликушества. У современных же буржуазных историков и социологов антитеза "Россия - Запад" окрашена в отчетливо антикоммунистические, антисоветские, а нередко - и антирусские тона. В наиболее гипертрофированном виде эта антитеза излагается Р. Пайпсом, в недавнем прошлом главным консультантом президента Р. Рейгана по Советскому Союзу ¹⁷ , и принимает вид формулы: "плохая Россия (СССР) - хороший Запад". Русофобский характер подобных построений вызвал возмущение даже у ярых антисоветчиков-эмигрантов, полностью согласных с нападками Пайпса на социалистический строй ¹⁸ . Оправдываясь, Пайпс ссылался на историческую географию и влияние природных факторов ¹⁹ , к чему, как известно, прибегали и "евразийцы". Объяснение оказалось на редкость неуклюжим: вместо того, чтобы замаскировать фатализм и вульгарный детерминизм, лежащие в основе построений Пайпса, оно преподнесло их в обнаженном виде.

Помимо природных условий, по Пайпсу, на судьбах России решающим образом сказались принятие восточного варианта христианства из Византии (в результате чего страна "отгородилась от столбовой дороги христианской цивилизации, которая вела на Запад"), а также монгольское иго - "сокрушительное внешнее событие", усугубившее "неевропейские" черты развития русского народа ²⁰ . К этим чертам в более поздний период Пайпс относит, во-первых, отсутствие в России феодализма и капитализма, в том виде, в котором они сложились в Западной Европе (т. е., по его логике, отсутствие там "настоящего" феодализма и капитализма). На протяжении многих страниц он перечисляет, что должно было быть в России, соответствуй она неким нормативным требованиям этих эпох, и чего в ней якобы не было. Не было "феодальных институтов западноевропейского типа", а именно политической раздробленности, вассалитета и условного землевладения; не было буржуазии, коммерческого кредита и банковского дела; не было городов европейского типа и т. д. ²¹ . Во-вторых, стремясь как можно дальше развести Россию и Европу, Пайпс изображает Русское государство на

¹⁵ МасКеnzie D., Curran M. W., A History of Russia and Soviet Union. Homewood. 1977, pp. VIII, 6.

¹⁶ Connor W. D., Socialism, Politics and Equality. N. Y. 1979, pp. 52 - 53; СМ. также: Conquest R. The Soviet Order. In: The Soviet Union. Looking to the 1980 s Stanford. 1980, p. 22G.

¹⁷ О работах Пайпса по истории России и СССР см.: Романовский Н. В. Ричард Пайпс - профессиональный антисоветчик. - Вопросы истории, 1982, N 3.

¹⁸ Krasnow W. G. Richard Pipes ^? Foreign Strategy: Anti-Soviet or Anti-Russian? - Russian Review, 1979, vol. 38, N 1.

¹⁹ Пайпс Р. Россия при старом режиме. Кембридж. 1980, с. X.

²⁰ Там же, с. 298, 70.

²¹ Там же, с. 62, 66, 68, 253 - 256, 275 и др. О том же пишут и другие американские авторы (см., напр., Baron S. H. Feudalism in the Asiatic Mode of Production: Alternative Interpretations of Russian History. In: Windows on the Russian Past. Columbus. 1977, p. 25).

стр. 39

всем (или почти на всем) протяжении его истории в виде гоббсовского Левиафана, подмявшего под себя все общество, все его классы и слои, располагающего неограниченной законодательной и исполнительной властью. "На протяжении всей своей истории русская империя, - пишет Пайпс, - развивалась в направлении, диаметрально противоположном эволюции Англии и Америки, неуклонно тяготея к централизму и бюрократизации" ²² .

Нетрудно заметить, что эта концепция подчинена единственной цели: собрать воедино и возвести в абсолют сугубо негативные, предвзятые суждения о России и ее народе. Сейчас в определенных кругах Запада спрос на такую литературу значительно возрос, и это обусловило появление у Пайпса последователей, практически в готовом виде берущих на вооружение столь тенденциозно отобранный им материал. В одной из недавно вышедших в США книг, претендующей на то, чтобы "выхватить долгосрочную конфигурацию" и "историческую перспективу" в прошлом и настоящем нашей страны, сжато излагаются основные идеи приведенной выше концепции ²³ .

Стремление историка (как и любого обществоведа) выявить связь времен, национальные и региональные особенности общественного развития, проследить эти особенности в исторической перспективе помогает, разумеется, подняться над эмпирическим материалом, лучше осмыслить настоящее и прошлое. Однако решающими факторами при этом являются идейно-теоретические позиции автора, та методологическая основа, на которой строятся "долгосрочные конфигурации". Является ли история России и СССР некоей замкнутой "конфигурацией", обособленной от европейского развития, мыслимы ли вообще уникальные общественные организмы, не имеющие точек соприкосновения с соседними, - такова первая группа вопросов, возникающих перед россиеведом, вставшим на путь исторической компаративистики.

Буржуазные исследователи не приемлют марксистской теории развития общества, исходящей из материалистической детерминированности истории и существования объективных закономерностей, которые, проявляясь в самом широком смысле, как бы "ведут" человечество от одной общественно-экономической формации к другой, от низших ступеней к высшим. Одно лишь неприятие общеисторических законов еще не вынуждает буржуазного историка непременно рассматривать Россию как изгоя "столбовой", "западной" цивилизации, на которую должны равняться все народы. И здесь возникает вторая группа вопросов, тесно связанная с первой: почему именно эта цивилизация является "столбовой", в чем специфика ее самой и нет ли характеристик, скорее сближающих ее с другими цивилизациями, чем отдаляющих от последних?

Научное исследование, упиравшееся в решение вопросов единства и дробности исторического процесса, общего и частного в общественном развитии, преемственности и прерывности человеческой культуры и цивилизаций, со временем все более осложнялось моментами и соображениями идеологического и политического характера. Неравномерность общественного развития в различных регионах земного шара выдвинула во II тыс. н. э. на авансцену европейский континент, где формирование капиталистических отношений сопровождалось характерным для этой стадии расширением международных связей, прежде всего торгово-экономических. Распространение этих связей на регионы и страны, находившиеся на более низкой ступени общественного развития, неизбежно принимало форму колонизации, осуществлявшейся чаще всего военно- политическим путем. Военная, политическая и экономи-

²² Пайпс Р. Ук. соч., с. 333.

²³ Shatz M. S. Soviet Dissent in Historical Perspective. Cambridge etc. 1980, pp. 2, 6, 11.

стр. 40

ческая экспансия европейского (а затем и американского) капитализма и империализма повернула вопрос об общем и специфическом в развитии западных (Древняя Греция, Древний Рим) и восточных (Месопотамия, Индия, Китай и др.) цивилизаций в плоскость сравнения уровней экономического и политического развития Европы и Азии, которое в капиталистическую эпоху ставило последнюю в явно невыгодное положение.

Данная ситуация была в полной мере использована идеологами европейского и американского империализма, объявившими развитие капиталистических государств Европы и США образцом безграничного прогресса, а развитие стран Азии и других колонизуемых континентов - символом извечной отсталости. Нетрудно видеть, что такой постановке вопроса о месте "Востока" и "Запада" в истории присущ явный европоцентризм. Представляется правомерным вывод о существовании "коллективного эгоцентризма европейцев", благодаря которому дихотомия "Восток - Запад" в течение столетий обрастала разнообразными предрассудками относительно политических и культурных традиций, психологии и нравов азиатских народов ²⁴ . Эти предрассудки были четко распознаны еще передовыми мыслителями той эпохи, когда буржуазия была восходящим классом. Обличая европоцентризм, просветители XVIII в, выдвигали идею всемирности исторического процесса и в этом стояли неизмеримо выше современных буржуазных политиков и идеологов, отстаивающих антитезу "Восток (Россия, СССР) - Запад" в качестве прикрытия воинствующего антикоммунизма.

И. Г. Гердер писал, что "весь род человеческий и даже мертвая природа, любой народ и любая семья подчиняются одним и тем же законам изменения" ²⁵ . Согласно Г. Гегелю, "Восток и Запад присущи каждой вещи" ²⁶ : афористическая диалектика великого философа рассматривала противоположности в органическом единстве. Рисуя картину всеобщего прогресса человечества по пути свободы и равенства, идеологи поднимающейся буржуазии утверждали идею единства и закономерности общественного развития на всем земном шаре, признавали множество различных ступеней этого развития у разных народов. Ж. Кондорсэ, например, писал о сближении народов и был убежден, что "новый процесс, открытый одним народом, становится общим достоянием соседей" ²⁷ .

Идея-допущение (и эмпирическое доказательство) перенятия одними народами достижений других или, иными словами, временного несовпадения в прохождении ими одинаковых стадий единого по сущности процесса, кардинальным образом ломает механистические представления о разъединенности тем более полярности исторического развития "Востока" и "Запада". Отказаться от этой идеи (как делают русофобы) - значит, по сути, поставить под сомнение возможность взаимовлияния и взаимопроникновения социокультурных процессов в разных регионах и странах. Тогда откроется простор для отделения не только "Востока" от "Запада" и России от Европы, но одних европейских стран от других на том, скажем, основании, что элементы буржуазных отношений возникли сначала в Северной Италии и лишь потом распространились на Нидерланды, Англию, Францию, Германию и т. д., причем всюду имели свою специфику. Невозможно строить концепцию исторического процесса на материале, ограниченном рамками лишь Евро-

²⁴ См.: Сагадеев А. В. "Наследие ислама": история и современность. Предисловие к кн.: Монтгомери Уотт У. Влияние ислама на средневековую Европу. М. 1976, с. 4.

²⁵ Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М. 1977, с. 243; его же. Избр. соч. М. - Л. 1959, с. 119.

²⁶ Гегель Г. Работы разных лет. Т. 2. М. 1973, с. 554.

²⁷ Кондорсэ Ж. К. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М. 1936, с. 43 - 44.

стр. 41

пы или Азии, "Запада" или "Востока". "Народов искони передовых и искони отсталых нет, - подчеркивал акад. Н. И. Конрад. - Все большие цивилизованные народы Востока и Запада имели в своей истории полосы и стремительного движения вперед, и движения замедленного, а то и вовсе приостанавливающегося, что приводило к временному отставанию" ²⁸ .

Наличие общего, взаимосвязанного и взаимозаимствованного в истории разных стран и народов не исключает, а, наоборот, предполагает существенные, порою коренные, расхождения между ними. Но при этом бессмысленно пытаться вывести как некий универсальный, требующий максимального уподобления образец развития, так и "чистую модель" той или иной стадии общественного процесса, нигде больше не повторяющуюся. "Чистых" явлений, - писал В. И. Ленин, - ни в природе, ни в обществе нет и быть не может - об этом учит именно диалектика Маркса, показывающая нам, что самое понятие чистоты есть некоторая узость, однобокость человеческого познания, не охватывающего предмет до конца во всей его сложности" ²⁹ . Именно такой узостью и однобокостью отмечены попытки западных советологов изобразить феодализм и капитализм западноевропейского образца единственным и идеальным типом общественного развития.

Ключевой проблемой любой типологии является научное обоснование иерархии черт и признаков изучаемых явлений и процессов. Типология не может быть признана верной, если в ее основу кладутся частные, второстепенные и побочные факторы. Буржуазные же исследователи игнорируют коренные, базисные характеристики тех или иных типов общества. Напротив, марксисты в качестве главной характеристики берут способ производства, определяющий свойственные той или иной формации тип общественных отношений, принципы общественного устройства и надстроечные институты. "Один и тот же экономический базис - один и тот же со стороны основных условий - благодаря бесконечно разнообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д. - может обнаруживать в своем проявлении бесконечные градации и вариации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирически данных обстоятельств" ³⁰ . Однако именно этот базис является главным, глубинным фактором, позволяющим определить, на какой стадии исторического процесса находится та или иная страна.

Если обратиться к истории России, то непредубежденный наблюдатель не сможет не прийти к выводу, что при наличии очень многих специфических условий общественный процесс проходил здесь через те же формационные стадии, что и развитие Западной Европы. Труды советских ученых подтверждают наличие общих закономерностей генезиса и развития феодализма в Киевской Руси и Русском государстве XIV - XV вв., в Закавказье, Средней Азии и Прибалтике - при естественном многообразии форм этих процессов в данных регионах. Больше того, вычленяя в качестве признаков развитого феодализма светскую и духовную сеньорию, иммунитет, иерархическую структуру землевладения, систему сюзеренитета и вассалитета и т. д., советские исследователи приходят к обоснованному выводу, что эти признаки отчетливо обнаруживаются на русских землях уже к середине XII века ³¹ . Неопровержимо доказаны существование на Руси феодальной раздробленности и условной земельной собственности, которая со вре-

²⁸ Конрад Н. И. Восток и Запад. Статьи. М. 1972, с. 28, 452.

²⁹ Ленин В. И. ПСС. Т. 26, с. 241.

³⁰ См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. II, с. 354.

³¹ Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М. 1972, с. 250, 322.

стр. 42

менем превращалась в полную. Русские города эпохи феодализма возникали и оформлялись в торгово-ремесленные центры одновременно с городами Чехии, Польши, Германии и других стран Европы на территории, находившейся за пределами Римской империи ³² .

Ранняя феодальная эпоха с ее политической раздробленностью и междоусобицей, отсутствием крупных стабильных государств и постоянным "перекачиванием" власти и могущества из одних мелких государственных образований в другие вообще делала очень относительными границы географических регионов. М. Н. Тихомиров с полным основанием замечает, что в X - XIII вв. "для Запада Москва была крайним пунктом европейского цивилизованного мира", а "для Востока она являлась также конечным пунктом восточной цивилизации" ³³ . В эту эпоху было неоспоримым заметное влияние восточной (прежде всего мусульманской) культуры на Европу, и Ренессанс - возрождение античных идей - пришел на Запад не в последнюю очередь через восточную философию ³⁴ . Значительное влияние ислама на средневековую Европу отмечается и западноевропейскими исследователями ³⁵ . Монгольское нашествие, конечно, было тягчайшим испытанием для русского народа, оно значительно затормозило развитие страны. Но считать, что иго направило это развитие в противоположную от Европы сторону, - не больше оснований, чем, скажем, "отлучать" от Европы Грецию, находившуюся под властью Оттоманской империи, или Испанию, подвергшуюся завоеванию арабами. Да и вообще, какие длительные опустошительные войны не тормозили прогресс стран и народов?

Сторонники антитезы "Россия - Запад" утверждают, будто монгольское иго поставило Россию вне Европы, поскольку-де определило тенденцию к централизации и бюрократизации власти, воплотившуюся в установлении самодержавия и произвола. Но эта же тенденция была свойственна и другим странам Европы и всего мира. Под знаком сильной королевской власти, творящей произвол и насилие, протекала история Англии времен династии Тюдоров и Франции в XIII - XIV вв., а затем в XVII - XVIII веках. Аналогичный процесс наблюдался в Японии XVII - начала XIX века. Абсолютизм впервые возник в Западной Европе, а централизация власти имела место в разные исторические периоды практически во всех странах, и она неизбежно сопровождалась созданием аппарата, необходимого для ее поддержания. Буржуазные революции не только не упразднили этот аппарат, но укрепили его, приспособив к своим нуждам. Этот особый слой лиц, специализирующийся на управлении и поставленный "в привилегированное положение над народом", отмечал Ленин, и в "культурной, свободной и цивилизованной Англии" оставался "господином, а не слугою народа" ³⁶ .

Нигде и никогда ни абсолютная монархия, ни бюрократия не утрачивали своего классового характера. В России разветвленный чиновничий аппарат царизма был орудием классовой власти дворянства, чье господствующее привилегированное положение было зафиксировано в Соборном уложении 1649 г. и последующих монарших актах, подкреплявших "всесилие какого-нибудь захудалого мелкопоместного дворянина в собственном имении с его почти безграничной властью над "своими" крестьянами" ³⁷ . Русское самодержавие, разумеется, имело свои особенности. Советские историки, в частности, отмечают, что

³² Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М. 1956, с. 52.

³³ Тихомиров М. Н. Русская культура X - XIII веков. М. 1968, с. 284.

³⁴ Чалоян В. К. Восток - Запад. Преемственность в философии античного и средневекового общества. М. 1968, с. 170, 198 - 200, 213.

³⁵ Монтгомери Уотт У. Ук. соч.

³⁶ Ленин В. И. ПСС. Т. 2, с. 455.

³⁷ Преображенский А. А. Об эволюции классово-сословного строя в России. - В сб. Общество и государство в феодальной России. М. 1975, с. 69 - 71.

стр. 43

в России XVI - XVII вв. имела место уникальная возможность колонизации земель, непосредственно примыкающих к ранее освоенным; это способствовало распространению феодализма вширь и задержке ростков капиталистических отношений. Тем не менее всесторонний анализ русских политических институтов того периода показывает, что "общность исторического развития России и других стран несомненна" ³⁸ .

Предметом особых нападок русофобски настроенных буржуазных историков является вотчинный характер землевладения в России, позволявший, по их мнению, русским князьям безнаказанно прибирать к рукам и власть и чужую собственность - в отличие от Европы, где политическая и имущественная мощь не объединялись будто бы в одних руках. Отсюда делается вывод, что власть русских князей была настолько всеобъемлющей, что система вассалитета утрачивала свои договорные основы и фактически переставала существовать. Но, во-первых, история практически не знает случаев, когда - на Западе ли, на Востоке - крупные земельные собственники (какими обычно были все князья и верховные властители) упускали возможность увеличить вассалитета известно множество случаев нарушения договоров между сюзеренами и вассалами, в основе чего лежали материальные вожделения. Во-вторых, лестница вассальной зависимости в России принципиально не отличалась от западноевропейской. "Великий князь, удельный князь, крупный вотчинник на службе у князя, мелкий вотчинник на службе у крупного - мы видим иерархию взаимозависимых людей, не говоря уже о крестьянах, подвластных вотчиннику", - отмечал еще М. С. Ольминский ³⁹ . В-третьих, на Западе, как и в России, действенность законов ослабевала по мере увеличения ранга и усиления власти тех, к кому их надлежало применять. Возражая Гегелю, утверждавшему, что имущество немецких князей и их семей превратилось из частных владений в государственные домены, Маркс указывал: напротив, в Германии "все, что раньше было государственной собственностью, стало частной собственностью князей" ⁴⁰ .

Впечатление, что сторонники антитезы "Россия - Запад", стремясь создать сугубо негативную картину исторического развития России, руководствуются произвольными критериями и возводят их в абсолют, усиливается при ознакомлении с их концепциями зарождения и формирования российского капитализма. Пайпс, например, доходит до нелепого утверждения, будто в России не было "буржуазных династий" и буржуазии вообще (одна из глав его книги "Россия при старом режиме" так и называется "Отсутствующая буржуазия"), русские предприниматели только и делали, что проматывали свои состояния, а промышленность и банки функционировали лишь благодаря иностранному капиталу ⁴¹ . Между тем установлено, что в первое десятилетие XX в. доля отечественных капиталов в общей сумме вложений по сравнению с последним десятилетием XIX в. увеличилась с 45% до 60% ⁴² . В тот период крепли или рождались крупные промышленно-финансовые фамилии Морозовых, Рябушинских, Гукасовых, Лианозовых и др., приходившие на смену обаристократившимся торгово-промышленным династиям Строгановых и Демидовых, деятельность которых, впрочем, также была буржуазной по своей сути. Тот факт, что верхние слои российской буржуазии конца XIX - начала XX в. состояли из нуворишей, имевших тесные экономические и политические связи с самодержавным

³⁸ Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. М. 1973, с. 308 - 309.

³⁹ Ольминский М. С. Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России. М. 1919, с. 10.

⁴⁰ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 283.

⁴¹ Пайпс Р. Ук. соч., с. 253 - 256, 291 - 292.

⁴² История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. VI. М. 1968, с. 20.

стр. 44

аппаратом ⁴³ , свидетельствует лишь о специфике нашей истории, а не о коренном ее отличии от западноевропейской.

Различия и особенности процессов генезиса и развития капиталистических отношений в России и Западной Европе вытекали во многом из стадиального несоответствия исторического пути России и Европы. Но сущностные характеристики процесса были принципиально сходными там и здесь: "Вызревание капитализма проходило в недрах разлагавшейся феодально-крепостнической системы, проявление капитализма влекло формирование классов буржуазного общества, мануфактурную промышленность сменила фабрика, развитие капитализма сопровождалось экспроприацией непосредственных производителей и т. д." ⁴⁴ . К тому же и в самом западноевропейском регионе наблюдались существенные различия в генезисе капитализма: если в Италии и Фландрии предпосылкой расцвета мануфактур была внешняя торговля, то в Англии и Франции - внутренняя, домашний рынок ⁴⁵ . Никому, однако, не приходит в голову на этом основании полагать, будто та или другая группа названных стран кардинально отклонилась от некоего "столбового" пути истории.

Экономическая отсталость России от Западной Европы, нередко служащая для буржуазных историков аргументом в пользу тезиса о непреодолимой пропасти между ними, была не абсолютной, а относительной, переменной величиной. Даже в свой докапиталистический период, в начале XIX в., Россия выплавляла вдвое больше чугуна, чем Франция; Германия же по этому показателю отставала от России еще больше, поскольку первый металлургический завод Крупна в Эссене вступил в строй лишь в 1811 году ⁴⁶ . Вступив в эпоху капитализма, наша страна буквально в считанные десятилетия прошла тот путь, на который Западной Европе потребовались века. Во второй половине XIX в., когда в России существенно выросли товарное производство и обмен, развились кредит и сеть банков и железных дорог, пошла в рост крупная промышленность, теснившая мануфактуру и ремесло, были созданы предпосылки для убыстренного развития капитализма, вылившегося в промышленный подъем 1890-х годов, в создание крупной машинной индустрии с 3 млн. рабочих, а всего к рубежу XIX - XX вв. в нашей стране насчитывалось уже 10 млн. наемных рабочих ⁴⁷ . Темпы промышленного развития в конце XIX - начале XX в. в России были выше, чем в крупнейших странах Европы и США. Среднегодовой прирост промышленного производства в нашей стране держался более или менее стабильно на уровне 8 - 9 %, причем если накануне первой мировой войны на Западе начался промышленный спад, у нас еще продолжался подъем ⁴⁸ .

Важнейшей особенностью развития капитализма в России было отсутствие долгого инкубационного периода "развития машинного производства", быстрое введение кредитно-банковской системы, того механизма обмена, "выработка которого потребовала на Западе целых веков" ⁴⁹ . И в этом тоже не было ничего уникального или противоречащего логике истории - феномен более быстрого прохождения одними народами (государствами) тех или иных исторических стадий за счет использования опыта других неоднократно наблюдался в истории.

⁴³ Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907 - 1911 гг. Л. 1978. с. 6; Лаверычев В. Я. Крупная буржуазия в пореформенный период. 1861 - 1900. М. 1974, с. 71 - 73.

⁴⁴ Переход от феодализма к капитализму в России. Материалы всесоюзной дискуссии. М. 1969, с. 38.

⁴⁵ См. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3, с. 55.

⁴⁶ История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. IV. М. 1967, с 116

⁴⁷ Там же. Т. V. М. 1968, с. 10, 338.

⁴⁸ Там же. Т. VI, с. 260 - 261.

⁴⁹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19, с. 401.

стр. 45

Маркс и Энгельс указывали на Карфаген, греческие колонии, Исландию XI - XII вв. и США как на примеры быстрого утверждения новых, заимствованных общественных отношений ⁵⁰ . Признание такого "вторичного" и потому более быстрого общественного развития присуще не только марксистскому теоретическому мышлению. Этот вопрос ставился еще просветителями эпохи смены феодализма капитализмом ⁵¹ .

Пайпс пишет, что "коммунистические историки" рисуют "обманчивую картину процветающего русского капитализма" ⁵² . Но нет ни одной работы советских ученых, в которой не подчеркивалось бы наличие в России конца XIX - начала XX в. острейших противоречий между капиталистическим способом производства и феодальными пережитками, между буржуазией и пролетариатом. Не "процветание", а противоречие, "которое глубже всего объясняет русскую революцию: самое отсталое землевладение, самая дикая деревня - самый передовой промышленный и финансовый капитализм" ⁵³ , - вот что писал Ленин о российском обществе того периода. Из этой оценки и исходят советские историки, анализируя развитие капитализма в России. Показательно, что и многие буржуазные исследователи, серьезно изучающие экономическую историю нашей страны XIX - XX вв., приходят к выводам, решительно опровергающим тезис об отсутствии в России "настоящего" капитализма. Американский историк У. Блэквелл, например, констатирует появление в России еще в первой четверти XIX в. "своего собственного промышленного капиталистического среднего класса" и создание базы для мощного развития капитализма после раскрепощения крестьян ⁵⁴ . Этот же автор на основе анализа процесса урбанизации в России пришел к выводу: "К 1861 г. Россия имела хорошо развитую предсовременную систему местных и региональных административных центров и рынков, венчавшуюся двумя крупными городами-столицами. Эта система была сравнима с предсовременными городскими системами, сложившимися в Западной Европе и на Дальнем Востоке" ⁵⁵ .

В этой связи снова поставим вопрос: предписывает ли буржуазная методология исторического исследования неизбежное "отлучение" России от "Запада" или она допускает, при всей своей ограниченности, выявление не только расхождений, но и общности, взаимосвязанности русского и западноевропейского путей развития? Буржуазная политика и идеология многовариантны в том смысле, что осуществление своей главной стратегической цели на современном этапе они пытаются решить средствами и методами, нередко значительно отличающимися друг от друга. Так, политике конфронтации, силового противоборства, проводимой наиболее реакционными, шовинистически настроенными и милитаристскими кругами империализма, более всего соответствует пресловутая антитеза "Восток (Россия, СССР) - Запад". Политика

⁶⁰ См. там же. Т. 3, с. 73.

⁵¹ Кондорсэ Ж. Ук. соч., с. 227.

⁵² Пайпс Р. Ук. соч., с. 275.

⁵³ Ленин В. И. ПСС. Т. 16, с. 417.

⁵⁴ Вlackwell W. L. Introduction. In: Russian Economic Development from Peter the Great to Stalin. N. Y. 1974, pp. XXV - XXVI. Капиталистический характер деятельности русского купечества (особенно московского) отмечают и другие западные исследователи (Owen Т. С. Capitalism and Politics in Russia. Cambridge. 1981; Baron S. Muscovite Russia. Lnd. 1980, pp. II - III; см. также: Haumann H. Kapitalismus im zaristischen Staat 1906 - 1917. Konigstein. 1980, S. 39 - 49).

⁵⁵ Blасkwell W. L. Modernization and Urbanization in Russia. A Comparative View. In: The City in Russian History. Lexington. 1976, p. 305. Добавим, что, как показали исследования советских историков, и в XVIII в. города в России шли, пусть более медленными темпами, по тому же пути развития, что и в Западной Европе, предполагавшему как наличие специфических черт (в самой Европе наблюдалось несколько типов городов), так и подчинение общим закономерностям (Клокман Ю. Р. Русский город XVIII в. и эволюция городского строя Западной Европы. - В сб. Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М. 1972, с. 78 - 80).

стр. 46

"мирного проникновения", "наведения мостов", а в известной степени и курс на взаимовыгодное сотрудничество Запада с социалистическими странами имеют немало точек соприкосновения с выводами, вытекающими из теории "модернизации" и более узкой концепции "конвергенции" двух противоположных общественных систем, которые акцентируют (естественно, с ложных методологических позиций) схожие черты, а не кардинальные отличия общественного развития нашей страны и Запада.

Теория "модернизации" является наиболее распространенной общесоциологической теорией современных буржуазных общественных наук, допускающей отход от привычных антитез "Восток - Запад" и "Россия - Запад". Ее апологеты также в подавляющем большинстве случаев исходят из примата западноевропейской модели развития, ориентируясь на которую другие страны якобы "модернизировались" и "модернизируются" на всем протяжении новой и новейшей истории. Более того, некоторые авторы еще более сужают адрес этой модели, называя источником модернизации Северо-Западную Европу ⁵⁶ . Однако европо-центризм сопровождается здесь рассуждениями о неизбежности и всеобщности изменений во всех видах обществ, которые в конечном счете ведут к появлению и на Востоке и на Западе схожих экономических, социальных, а в известной мере также политических факторов развития ⁵⁷ . По сравнению с версиями об "исключительности" и "извечной чужеродности" Западу исторического пути России, с разными вариантами концепции "тоталитаризма", теория "модернизации" более исторична; кроме того, она допускает постановку вопросов о взаимном влиянии Востока и Запада, о диффузии разнородных культур.

В более широком плане можно отметить стремление ряда буржуазных теоретиков признать (не отказываясь от антимарксистских общесоциологических схем) и нечто общее в развитии различных стран, неправомерность конструирования каких-либо вневременных "структур" исторического развития стран мира. Так, традиционное в буржуазных общественных науках деление мира на "Восток" и "Запад, а также приобретшая популярность в последнее время антитеза "Север - Юг" подвергаются критике на том основании, что разнородность стран, охватываемых этими понятиями, гораздо больше, чем принято считать ⁵⁸ .

Еще более определенно поставили под сомнение применимость европоцентристских схем к истории России американский историк М. Раев и его западногерманский коллега Э. Нольте. По мнению первого, нельзя заниматься абстрактными противопоставлениями России Западу без конкретного сравнительно-исторического анализа и типологизации общественных явлений ⁵⁹ . Второй указал, что "Запад" представляет собой слишком общее и пестрое понятие, чтобы превращать его в единую модель ⁶⁰ . Английский историк-экономист, бывший директор Института по изучению СССР и Восточной Европы при университете в Глазго А. Ноув, оспаривая правомерность абсолютизации западными исследователями некоторых традиций российской политической системы, пишет, что принцип создания бюрократической иерархии в России и на Западе был одинаковым ⁶¹ .

Исходя из общих положений теории "модернизации", английский

⁵⁶ Moore W. Е. World Modernization. N. Y. 1979, p. 29.

⁵⁷ См. напр., Eisenstadt S. N. Revolution and the Transformation of Societies. N. Y. - Lnd. 1978, pp. 74 - 75.

⁵⁸ Мооre W. E. Op. cit., p. 155; Duverger M. Sociologie de la politique. P. 1973.

⁵⁹ Raeff M. Russia's Perceptions of Her Relationship with the West. - Slavic Review, 1964, vol. 23, N 1, p. 19.

⁶⁰ Nolte E. Zur Konzeption des Nationalgeschichte heute. - Historische Zeitschrift, 1966, Bd. 202, H. 3, S. 618 - 619.

⁶¹ Nove A. Political Economy and Soviet Socialism. Lnd. 1979, p. 9.

стр. 47

историк П. Дьюкс (Эбердинский университет) попытался осмыслить основные этапы и вехи истории России под углом зрения их сопоставимости с развитием Западной Европы и США. В книге "Октябрь и мир. Перспективы русской революции", название которой не совсем совпадает с ее содержанием, хотя и отражает стремление автора поставить Октябрьскую революцию в общий контекст всемирной истории, он приходит к совсем иным выводам, чем сторонники "авторитарно-тоталитарно-бюрократических" концепций. Дьюкс подметил одно из наиболее уязвимых мест в антитезе "Россия - Запад" - тенденциозный подбор источников, на основании которых Россия изображается "варварской", неевропейской страной.

Дьюкс обратился к источникам, которые намеренно оставлялись без внимания. Между тем они прямо свидетельствуют против предвзятых в отношении России концепций. Так, Джон Милтон в "Краткой истории Московии", вышедшей в Лондоне в 1682 г., отнес Россию к "самому северному региону Европы, имеющему репутацию цивилизованного". Он неоднократно подчеркивал, что Россия является составной частью Европы и сравнима с Англией с точки зрения традиций, религии и государственного управления. "Московию" относили к Европе и другие авторы. В работе француза Ф. Брие (1648 г.) указывалось: "Все народы Европы сотрудничают между собой", и далее перечислялся ряд стран, включая Россию. Дьюкс не ограничивается констатацией факта участия России в экономической жизни Европы, отмечая наличие общего и в их духовной жизни (раскол в православной церкви, с его точки зрения, являлся частью общеевропейского процесса Реформации). "Экономические, дипломатические и культурные связи с окружающим миром от Западной Европы до Китая полностью объединяли Россию с остальной Евразией, если и не со всем светом", - заключает автор ⁶² .

Признание того, что еще в допетровское время, несмотря на тяжелейшие последствия монгольского ига, Россия шла, хотя и с отставанием, тем же путем, что и остальная Европа, имеет немаловажное значение для определения места России в общемировой истории. Связи России с Европой в XVI - XVII вв., когда русские монархи еще не начали широко переносить многие европейские порядки и традиции на русскую почву, пожалуй, более наглядно показывают, каким образом национально-самобытное начало в социально-политической и культурной истории одной страны может вплетаться в развитие региона или континента в целом. Буржуазная историография если и находит общее в русской и европейской действительности первых двух столетий после освобождения Руси от монгольского ига, то, как правило, лишь в плане восприятия последней западной культуры. П. Дьюкс показывает, что самобытное в истории России было специфическим вариантом общеевропейского. У него есть в этом отношении единомышленники на Западе. Так, в монографии по истории русской литературы XVII в., вышедшей в США, оспаривается тезис, будто русская литература родилась лишь во времена Петра I, будучи целиком заимствованной из Западной Европы. Как бы много ни было перенято при Петре I у Запада, пишет автор, собственная литературная традиция никогда не угасала в России и существовала по крайней мере за столетия до петровской эпохи, причем именно это обстоятельство подготовило необходимость более позднего обращения к западной культуре. "Сомнительно, чтобы сплошные заимствования такого рода вообще могли вызвать к жизни большую литературу в истории", - заключает он ⁶³ .

⁶² Dukes P. October and the World. Perspectives on the Russian Revolution. Lnd. 1979, pp. 4-5, 22.

⁶³ Brown W. E. A History of Seventeenth Century Russian Literature. Ann Arbor. 1980, p. 5.

стр. 48

Степень отсталости России от передовых европейских стран, указывает Дьюкс, может быть определена лишь с учетом всех факторов. "Конечно, Россия была в некоторых отношениях отсталой, - пишет он. - Но разрыв между Россией и другими странами необходимо измерить. Например, насколько опережала Россию Екатерины II Франция Людовика XVI? ⁶⁴ . Автор отвечает на этот вопрос следующим образом. Экономическая политика России по сравнению с политикой Франции была весьма либеральной, она еще в середине XVIII в. привела к устранению внутренних таможенных барьеров, способствуя ограничению натурального хозяйства, которое сохранялось и господствовало во многих регионах Европы того времени. С 1763 по 1794 г. Великобритания импортировала из России товары большей ценности, чем из других европейских стран. Россия была крупнейшим в мире производителем железа, причем больше всего экспортировала его именно в Англию. Напрашивается вывод, что в торговле Россия конца XVIII в. не отставала от Франции, а вообще в экономике отставала от нее не особенно сильно.

Находит П. Дьюкс ответ и тем западным историкам, которые подчеркивают малочисленность буржуазии в России и сохранение в стране крепостного права. "Конечно же, Россию нельзя исключить из европейского общества XVIII в. лишь на основании наличия там крепостничества... Аргументов в пользу исключения США по крайней мере столько же, сколько в пользу исключения России. Где американский феодализм, где американская аристократия? Чем исключать Россию или Соединенные Штаты, лучше включить их обоих в качестве периферийных вариантов стержневого развития, а исключения делать на более прочной основе, чем тезис об атлантической цивилизации". В целом, заключает автор, "по стандартам XVIII в., ни экономика, ни общество в России не были безнадежно отсталыми. Ее политика была явно европейской, ее дипломатическая и культурная деятельность также брала глубокие истоки в западном мире". Прослеживая дальнейшее развитие России и Западной Европы, Дьюкс также подчеркивает их принципиальное сходство. Отсталость России, пишет он, "на протяжении новой истории была не более, чем относительной" и "в начале XX в. царизм был неразрывно связан с мировой цепью империализма" ⁶⁵ .

Дискуссии по различным проблемам русской истории, развертывающиеся в западной научной периодике, свидетельствуют о том, что версия об извечной чужеродности России Западу встречает возражения со стороны исследователей, проявляющих менее предвзятый подход к отбору и осмыслению материала. Примером может служить дискуссия вокруг статьи профессора Чикагского университета Р. Хелли. Он, как и Пайпс, исходит из фатальной детерминированности русской истории. И у него роковыми факторами выступают географическая среда, войны, которые пришлось вести русским, развитие "автократическо-бюрократи-ческого правительства", крепостничество и некий, соответствующий этим факторам, "философский континуум" ⁶⁶ . По Хелли, социальную и политическую базу Русского государства составлял некий единый "средний служилый класс" ⁶⁷ . Чикагский профессор ничтоже сумняшеся спрессовывает разные исторические эпохи в удобную для него "структуру", пренебрегая различиями между ними.

⁶⁴ Dukes P. Op. cit., p. 24.

⁶⁵ Ibid., pp. 28, 48, 80.

⁶⁶ Hellie R. The Structure of Modern Russian History: Toward a Dynamic Model. - Russian History/Histoire russe, 1977, vol. 4, pt. 1, p. 10.

⁶⁷ Ibid., pp. 4 - 7. Как известно, в России XVII в. внутри класса феодалов наблюдались разные иерархические категории (бояре, думные дворяне, провинциальные дворяне, боярские дети, жильцы), а к служилому сословию относились не только феодалы, но также казаки, стрельцы, пушкари и др. (см. Преображенский А. А. Ук. соч., с. 68 - 69).

стр. 49

"Модель" Хелли настолько проникнута европоцентризмом и русофобией, игнорирует общие черты в развитии разных стран Европы, что его оппоненты, крайне далекие от марксизма, оказались вынужденными обратить на это внимание. Э. Клеймола из университета штата Небраска отметила, что рассуждения Хелли напоминают мемуары некоторых английских путешественников XVI - XVIII вв., не сумевших увидеть в России ничего, кроме тирании. "Однако Русское государство не всегда опиралось на силу и принуждение, - указывает Э. Клеймола. - Никакое правительство не может постоянно опираться на силу и ведать всеми делами, и Русское государство не было исключением в этом отношении" ⁶⁸ . По мнению Р. Уортмена из Принстонского университета, Хелли предложил "бихевиористскую в своей простоте модель", построенную на том, что в России будто бы существовал на протяжении всей ее истории единообразный "служилый класс". Между тем ее культура и духовная жизнь заслуживают более серьезного внимания, чем то, которое уделил им Хелли ⁶⁹ .

Общему и особенному в истории России и Западной Европы XVIII в. была посвящена дискуссия на страницах журнала "Slavic Review". Открывший ее М. Раев писал: "Черты, ассоциируемые с одним веком в одной стране, могут оказаться в другом хронологическом отрезке в другой стране", - подчеркнув при этом, что даже в ходе единого по внешним признакам процесса Просвещения в Европе XVIII в. при внимательном рассмотрении выявляется "ряд национальных видов Просвещения с несколько отличающимися хронологическими рамками". Что касается отличий российского самодержавия от форм государственного устройства в Европе, то их поиски, по мысли Раева, можно было бы повернуть и в совершенно другом направлении, чем это предлагают недоброжелательные по отношению к России исследователи; так, пишет он, созданному Петром I чиновничьему аппарату было далеко до "полицейского государства" Центральной и Западной Европы, проникающего в самую "ткань общества" ⁷⁰ . Соглашаясь с Раевым, И. де Мадариага охарактеризовала все европейские державы XVIII в., включая Россию, как сестер одной семьи: "Русский вариант абсолютной монархии стал все больше походить на свои европейские аналоги и при всех различиях в частности испытывал похожие внутренние давления" ⁷¹ . Выводы этих авторов попытался оспорить американский историк Э. Кинен, стоящий на близких Пайпсу позициях ⁷² .

Выступления ряда западных ученых против антитезы "Россия - Запад" приобретают особое значение в свете нагнетания реакционными кругами империалистических стран антисоветских и антирусских настроений. Проводя аналогии между теми или иными аспектами общественного процесса в России и Европе, в России и остальном мире, выявляя схожие явления в ходе этого процесса, историки-марксисты ни в коей мере не стремятся затушевать национально-особенное в русской истории. Марксистский диалектический метод тем и ценен, что не допускает одностороннего анализа и толкования событий, абсолютизации либо всеобщего, либо особенного, игнорирования сложности исторического развития. В десятках работ советских исследователей на большом мате-

⁶⁸ Kliemola A. The Muscovy Redux. -Russian History/Histoire russe, 1977, vol. 4, pt. 1, p. 24.

⁶⁹ Wortman R. Remarks on the Service State Interpretation. -Ibid., p. 40.

⁷⁰ Raeff M. Seventeenth-Century Europe in Eighteenth-Century Russia. - Slavic Review, vol. 41, N 4, Winter 1982, pp. 611, 612, 619.

⁷¹ De Madariaga I. Sisters under the Skin. -Ibid., p. 628. Близость образа жизни и мышления представителей русского и европейского образованного общества отмечает И. де Мадариага в книге об екатериненской эпохе (D e Madariaga I. Russia in the Age of Catherine the Great. Lnd. 1981, p. 561).

⁷² Keenan E. Limitation on the Model. -Slavic Review, vol. 41, N 4, Winter 1982, p. 623.

стр. 50

риале выявлена специфика генезиса и развития в России феодальных и капиталистических отношений, крепостничества, централизованного государства, самодержавия, церкви и т. д. Вместе с тем марксизм увязывает общее и специфическое в органическом единстве: "При общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития" ⁷³ .

Сказанное относится и к нашей стране, ибо "Россия существует в современной исторической среде" ⁷⁴ . Стремление поставить ее (как и любую другую страну) вне общего русла развития человечества ("выше" или "ниже" его) разрушает цельность и единство исторического процесса; при таком подходе не только игнорируются закономерности истории, но и открывается простор для воинствующего субъективизма. В самом деле, исторический опыт любого государства (народа) достаточно богат, чтобы, отталкиваясь от идеи дробности общественного развития, отыскать в нем аргументы в пользу восхваления или обличения его мнимой исключительности. Методология современной буржуазной исторической науки поощряет такой субъективизм и сама развивается на его основе. Когда же на методологическую несостоятельность накладывается политическая предубежденность, на свет появляются произвольные конструкции, из которых полностью выхолащиваются идеи всемирности и общности исторического процесса. Остается надеяться, что разумный и сбалансированный подход к изучению прошлого нашей страны, ее места в мировой истории и взаимосвязей с Западом, проявляющийся в работах исследователей, пусть ограниченных буржуазным мировоззрением, но серьезно анализирующих материал, который дает история, не уступит напору антикоммунизма и антисоветизма деятелей типа Пайпса. Нежелание знать историческую правду особенно опасно, когда им руководствуются идеологи и политики, взявшие курс на ядерную конфронтацию.

⁷³ Ленин В. И. ПСС. Т. 45, с. 379.

⁷⁴ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19, с. 413.

Permanent link to this publication: